Река Зла, или золотая середина. Часть-1

Слава тех не умирает,
Кто за отечество умрет;
Она так в вечности сияет,
Как в море лунный свет.
Г. Р. Державин, «На взятие Измаила».

Я не могу утверждать, что история, о затаившихся, в том числе, и проснувшихся оборотнях удачно подходит под формат сборника рассказов о моих земляках, прошедших по тяжелым дорогам военного времени. Вне всякого сомнения, в городе проживают личности, заслуживающие и более достойного внимания к своей персоне. И все-таки…

РЕКА ЗЛА, ИЛИ
У меня скоро юбилей. Очевидно, ожидание приближения даты этого первого весомого отрезка жизненного пути, отвоеванного, в полном смысле слова, у Природы, иногда, при определенных обстоятельствах, наводит на некоторые размышления о своих действиях в былом времени. Допустим, я никогда не задумывался о свойствах собственной памяти. К сожалению, не могу с гордостью сказать, что у меня феноменальная память. Увы! Но если передо мной положить таблицу, сродни карточке «Спортлото», где, вместо бессмысленного набора цифр, будут последовательно вписаны годы, месяцы, дни, и потом, указав на дату, спросить – чем я занимался в этот отрезок времени, то, кажется, все-таки смог бы довольно быстро найти ответ.

Быть может, и ошибусь, но на 3-4 дня, не больше, в зависимости от того, на сколько глубоко «копнуть». Возможно, и хвастаюсь, но празднества точно вспомнил бы. Не из-за того, что мы их отмечаем с широтой славянской души, сначала, ожидая долгожданную отдушину, не скупясь, делая покупки, а потом растягиваем свой месячный бюджет от аванса до получки, и наоборот. Абсолютно все замечательные дни торжеств, прошлые и современные, запомнились мне не силой своей значимости, не гостями, не количеством и качеством выпитого хмельного напитка, и съеденных закусок и десерта. Не именно сами праздники, милые нашему сердцу, впитанные с молоком матери, и даже не утро тяжелого понедельника, а его преддверие, дня за два, за три, когда начальник берет табель выходов и начинается ежедневный пофамильный опрос в надежде – вдруг кто-то передумал о невыходе на работу в славный день.
- Нет? Почему? Какая семья? В такой великий день не может быть семьи. Разве это причина?
- Ну почему, мой командир, ты на меня так осуждающе смотришь? Эта единственная оставшаяся у нас святыня – наша бывшая ячейка, ведь начнет томиться в ожидании, и рассуждать, мол, почему государство задыхается без угля именно по воскресеньям?

Отчего я в твоих глазах, менее чем за двадцать четыре часа, вдруг превратился во врага? Дорогой, вспомним вчерашний день: сначала были спичи, а под конец обильных возлияний, при расставании – последние прощальные речи произносились чуть ли не на «брудершафт». А, в отличие от прошедшего дня, уже сегодня утром ты здраво рассуждаешь: «Я вспомню ваш отказ, когда-нибудь, если вам что-то нужно будет», и мечешь молнии из глаз, смотря на меня уже, как на противника. Да не как, а так оно и есть: пролетарий, не переживающий за свое предприятие, автоматически становится не просто врагом своего народа, а – активистом самой настоящей пятой колонны. Откуда появилось столь резкое брожение в умах?» На производстве все мы, включая и комсостав, подневольны – это понятно. Кто же нам, огромнейшей массе разумных и сильных духом людей, сумел навязать философию, унижающую человека, осмелившегося иметь точку зрения, отличную от общего мнения. Так, возможно, у меня и память развилась благодаря тому, что должен был, просто обязан многое помнить из-за врожденного трепета – не быть белой вороной, а лететь в одной стае вместе с остальными?

Наиболее яркое впечатление, врезавшееся в память тяжелым чугунными литьем, осталось с малых лет, когда впервые услышал от соседского паренька новое незнакомое слово – космонавт. Задрав головы, мы с детской наивностью всматривались в ясное голубое небо. Непонятно почему, но мы ликовали вместе со всей страной. Радость радостью, но приходилось непрестанно оглядываться на свой дом, расположенный в пятидесяти метрах ниже по переулку, в силу того, что эта улица для меня была табу – здесь жили хулиганы. Парень, с которым я ликовал первому полету человека в Космос, все-таки стал хулиганом, но через долгих тридцать лет. Немалый срок прошел – что же заставило? Вероятно, во время грянувших перемен не правильно перестроился. Надо полагать, законы генетики непреодолимы? Правда, его батя – страстный голубятник, бывало, шалил по мелочам, но закон не переступал.
В далекий апрельский день, мы стояли и ждали, горя нетерпением увидеть, когда же нам дядя Юра махнет рукой. Не зная даже, как он выглядит, мы его уже любили. Потому, что он – наш, он был первый.

О, как бы мне сегодня хотелось вернуться в тот теплый весенний день, и пережить еще раз незабываемые минуты, то непонятное, необъяснимое тогда чувство, от которого внутри все радостно кипело, и готово было выплеснуться, заражая окружающих неистовой энергией жизни! Повзрослев, я узнал название, рвущегося наружу нечто. Спустя многие годы, мне доводилось не раз испытывать подобное чувство: сильные искренние впечатления остались от шахтерской забастовки 1989 г. в своей стране, и от фотографирования на фоне баррикад, возле Дома Советов в Москве в переломном1991 году. Но самые чистые воспоминания, без чужих грязных липких прикосновений, остались лишь от того апрельского дня из босоногого детства. Год жизни, а, быть может, и более, отдал бы не колеблясь, за пять минут детства, и раздавшийся следом звонкий голос матери:
- Колька, домой!
После услышанного оклика, моя радость, в отличие от остального народа, невероятно быстро улетучилась – я застигнут в запретной зоне, и теперь мама будет стоять возле калитки, пока ее чадо не зайдет на территорию нашего переулка.

Я иду, понурив голову – сейчас заново начнутся нравоучения из-за нарушенного запрета. Одолевают, не по возрасту, крамольные мысли:
- Скорее бы стать взрослым, и освободиться от этого, порою ненавистного, ига: это нельзя, то нельзя, туда не ходи… Эх! Тяжелая штука – детство. Хорошо в других семьях – с последними деньгами не бегут на почту за выписанными книгами, нотации ежедневно не читают: что отроку разрешено делать, или нельзя. Эх!
Иду, семеня короткими шажками – мама должна видеть – мои ноги стараются доставить меня домой, как можно быстрее.
- Хоть бы на печке у нее что-нибудь сбежало, или зашкварчало1. Но нет, у нее там всегда полный порядок.

И под ее осуждающим взглядом я продолжаю свой путь. Чтобы из запретной зоны добраться домой, необходимо преодолеть еще одну полосу препятствий моего детства – своеобразную реку Зла, расположенную посередине между нашими домами. Оказавшись в злополучном месте, бросаю невинный взор на двор, где берет начало река, и мои глаза встречаются с глазами хозяина – лучше бы я не смотрел в его сторону. Обычно молчаливый с обиженным выражением лица, сегодня он стоит, опёршись двумя руками о калитку, а его взгляд, через прорезь для газет, пронзает меня двумя металлическими раскаленными прутьями. Автоматически убыстряя шаг, пытаюсь придать себе олицетворение невинности – никого вокруг не вижу, кроме своей мамочки. Поравнявшись с соседом, я ощутил, как моё тело, начиная с ушей, стало гореть, через несколько секунд – прутья остыли, их заменило нечто, от чего по спине пробежал мороз, несмотря на солнечный день.
- Быстрее, быстрее к моей родненькой.

Сейчас я барахтался, стремясь пересечь, пытающуюся вырваться из своих берегов, реку Зла, многочисленные протоки которой слились в единый мощный поток, в надежде смыть и унести меня на край света. Преодолев последние тяжёлые метры, почувствовал себя, выбравшимся на берег, но попавшим в сказочный страшный лес, где за каждым деревом подстерегало что-то свирепое, страшное и непонятное детскому разуму.
- Он не может знать, что я тоже участвовал в уничтожении его плантации моркови. Было темно, никто не мог видеть. Но глядит, будто знает, гад…
Вчера вечером, когда уже достаточно стемнело, в течение нескольких минут, мы втроем прошлись по его плантации моркови на улице. Мы – юный отряд «партизан», гордились ночной вылазкой. Технология проста – левой и правой ножками – топчем боковые рядки, средний – вырываем, оставляя на земле. Себе – ни одного корнеплода. Ни-ни, мы – честные мстители.
- Точно, по следам обуви догадался, то-то он на мои ноги смотрел…

Впервые я столкнулся с человеком, благодаря которому в округе забил источника Зла, когда, в пятилетнем возрасте, попытался следом за своими родителями выскочить из дома во двор, но матушка меня тотчас осадила. «Бегом в дом!» - произнесла она. Чувство несправедливости сжигало юную душу, а детское любопытство оказалось сильнее повиновения, и я замер за входной дверью. Оказалось – сосед, поймавший штук пять-шесть наших курей, собирался покинуть подворье. На вопрос отца – зачем он это делает, автоматной очередью люто ответил:
-У меня куры убежали!
- Какого цвета?
- Красные!
- А зачем ты наших белых похватал?
- А что мне тогда делать?! Мои же разбежались…
- Уходи отсюда, тевтонец, подобру-поздорову, - спокойно, но с, ранее неслыханной, стальной жилкой в голосе ответил ему мой отец.
Ушедшему со двора соседу, мать пробурчала вслед:
- Ополченец хренов.

Мать тихо произнесла эти слова, чтобы никто не слышал. Однако я стоял за полуприкрытой дверью и постигал новый интересный мир, в каком мне приходится жить. И мир взрослых постепенно раздвигал свои границы для моих глаз и ушей. Тогда я услышал два новых слова, даже три, правда, их смысл узнал лишь через несколько лет.
Прошло около полувека с того дня, но я до сих пор помню, как он уходил без «своих» курей, исподлобья обведя родителей тяжелым, ненавидящим взглядом, задерживаясь на каждом, будто запоминая.

Последнее препятствие преодолено, и я благополучно добрался до своего переулка. Сегодня, из-за посещения запретной зоны, меня, очевидно, подвергнут наказанию, т. е. больше не выпустят за пределы двора. Мое же детское воображение рвалось на борьбу с мифическим злом.
Наш «Союз мстителей» договорился после обеда сдавать бутылки в магазин, и на вырученные деньги купить самой дешевой колбасы. Она нужна для отвлечения собаки в соседском дворе. План был прост: пока тупая злобная собака давится нашей взяткой, и, за неимением времени, молчит, мы проводим очередной акт возмездия – под окнами уничтожаем клумбу с тюльпанами. Цветы весны еще не расцвели, но не все ли равно нам, когда они распустятся, наше дело – отомстить. А из-за нового слова – космонавт, мне, видно, не придется участвовать в очередной вылазке. Так оно и получилось. Я просидел весь оставшийся день и вечер дома, под негласным надзором, листая красочные «Сказки народов мира». А утром пришла соседка, и начала ругаться с матерью за уничтоженную клумбу. Моя же совесть чиста, и мама, в очередной раз, удивляясь чудному характеру пришедшей женщины, отвергает чудовищные наклепы. Я беру на вооружение этот очень ответственный момент в моем будущем воспитании, потому как сегодняшняя клевета послужит прецедентом, если вдруг когда-нибудь в наш дом тихой змеей вползет очередной слушок...

Спустя много лет выяснилось, что в тот вечер, во время акта возмездия, кто-то из хозяев вышел перед сном во двор. И тогда один из мстителей прокричал мое прозвище, призывая к отступлению. Так они замели следы и отомстили мне за якобы проявленную трусость.
В течение долгого периода, мне ещё часто доводилось, с оглядкой на тыл, пробираться в запретную зону, мимо владений соседа, которого недолюбливали практически все жители близлежащих улиц, и, особенно, мы – дети, воспитанные на фильмах, повествующих о великой победе нашего народа в недавней войне. Именно отсутствие симпатии земляков-кировчан к подобным людям развязывало руки подросткам, толкая их на дерзкие мелкие выходки, потом гордо называемые актами мщения.

Что же это я все – сосед, да сосед. Имя вспомнить – могу ошибиться. Фамилию изменить? А где гарантия, что, прочтя эту быль, читатель не будете коситься на своего соседа, однофамильца – честного человека? Поэтому пусть на дальнейших страницах он будет величаться Духом Зла.
- Что за фантазм? Дух Зла? - возникнет череда естественных вопросов у непосвященного человека. - Почему?
Человеческая жизнь окружена множеством запретов. А если существуют определенные ограничения, тогда нужно обязательно попытаться их нарушить. К сожалению, люди так воспринимают свой мир. Мы все не святые. Многие из нас – большинство, что-то нарушали и продолжаем нарушать в жизни: кто-то лишь супружескую верность, кто-то данные обязательства, или Устав. Но эти «шалости» делаются тайно, без свидетелей. И, за редким исключением, никто ничего не узнает. Наш же Дух Зла в годы Великой Отечественной войны, тоже нарушил…
Если ему, понятливому, была неприемлема жесткость политики отца братских народов, то все равно он не должен был идти против своей Отчизны.
Не должен.
Но пошёл.

Погибли десятки миллионов людей, реки крови пролились. А «герр полицай», не смотря ни на что, выжил. Что он потерял или приобрел, кроме «червонца» – минимального срока за сотрудничество с оккупантами? И в чем оно заключалось? Теперь это можно узнать только лишь в архивах. Что сопутствовало тому моменту, когда его дух осилил сопротивляющуюся плоть, заставив ее сломаться и взбунтоваться, согласившись на сотрудничество с немцами? И что она (плоть) чувствовала, облекаясь в символы оккупационной власти? Можно задать множество разнообразных вопросов по этой «щекотливой» теме, и не получить ни одного правильного ответа.

Не просто рассуждать о незнакомом далёком тяжёлом времени, где цена несложного проступка равнялась человеческой жизни, или, наверное, гораздо проще выразиться – одному патрону. Имеем ли право, и можно ли, спустя десятилетия, нам, родившимся уже в почти сытое время, понять тех, чей парусник, изрядно потрепанный несколькими бурями, попал вновь в жесточайший шторм. Миллионы людей становились перед фактом, когда приходилось из двух зол выбирать меньшее. Зачастую, давая обещание служить верой и правдой оккупационным властям, иные пленные рассчитывали таким образом спастись в концлагере от голодной смерти или крематория. Такой поступок в будущем давал возможность уйти к своим, вновь взять в руки оружие, и мстить, мстить и мстить за поруганную честь, разрушенный дом и замученных родственников. Люди, ставившие своей целью не выживание, а дальнейшую борьбу с фашизмом, не задумывались о моральной стороне видимого соглашения с гитлеровцами. Окопы, вши, голод и смерть – всё впереди.

Сейчас же главное – выжить, выжить ценой любого позора и издевательств, для того чтобы потом с оружием в руках доказать, что он достоин носить имя, данное ему родителями.
Однажды начав писать рассказ о «непотопляемом» бывшем соседе, и о проблемах, связанных с его нелегальной деятельностью, приносящей горе в чужие семьи, мне необходимо было вспомнить и его отца-коллаборациониста. Таким, непривычным, не режущим слух, словом, в Европе называют людей, сотрудничавших с врагами своей родины во время гитлеровской оккупации, а по-нашему, рабоче-крестьянскому, произношению, просто – предатель. Сначала в основу сюжета этой темы лег обыкновенный бытовой эпизод, но незаметно получилась история о некоем противостоянии, можно даже сказать – о вечном противоборстве двух сил, добра и зла. Интересен тот факт, что Гоша – сын Духа Зла, далеко не ушел от своего родителя. Жил бы Гоша тихо себе на здоровье, не привлекая к своей персоне особого внимания, смотришь – и о папе призабыли – людская память притупляется. Но нет, видно, жизнь подле источника Зла имеет неповторимое свойство, поэтому он травит округу… самогоном.

Стоит заметить, что существует мнение его постоянной клиентуры: Гоша – сама добродетель. Ни старому, ни малому не откажет – прямо божий человек. Кстати, пока папа в лагерях отрабатывал долг перед Родиной, Гоша учился разбирать найденные в степи гранаты. Итог детского любопытства – инвалид ВОВ, по причине ампутации пальца, то ли фаланги на нем.
Иные особы молятся днем и ночью на добрейшие личности, подобные соседу. Идет ребеночек-первоклассник в школу утром, но, в соответствии с домашним расписанием, он должен сначала к дяде Гоше забежать за полулитрой для своих папы с мамой. Последним ведь невмоготу триста метров в оба конца осилить – похмельный синдром одолевает, а если его не перебороть, тогда жизнь им покажется сплошной мерзостью. Только лишь по этой причине белобрысенький челночит каждый день по маршруту «Родной дом – дядя Гоша – папа – школа». Правда, иногда и соседку-одноклассницу с собой прихватывает – пусть взрослеет малявка. И бегут по переулку довольные дети – дядя Гоша оказался дома, никуда не ушел, значит, и мы не опоздаем в школу – успеем на первый урок за знаниями.

В основной своей массе, самогонщики детям не продают свой продукт. Отвечают на подобный вопрос с чувством достоинства и гордости: «Я? Я детям – никогда». И на том спасибо.
Сын Духа Зла, и его конкуренты, конечно – уникумы. Чего не скажешь о тех женщинах, кто ругается с ними за спаивание мужей, чуть ли не каждую неделю. Очутившиеся между двумя огнями, хранительницы домашних очагов, не отважатся написать в соответствующие органы заявление о противоправных действиях Гоши. Они, воспитанные на примерах молодогвардейцев и защитников нашей Родины, хорошо усвоили, что доносить – скверно, а с годами, приобщившись к старой форме духовности, стали считать – это не христианское действие, поэтому не решаются переступить порог, как они полагают – предательства. А чем тогда, каким видением мотивировало православное духовенство Могилевской епархии, когда в большинстве своем присягнуло на верность Наполеону, служа молебны своему Богу (или нашему?) за победу славных французских войск, во время Отечественной войны 1812 года, над противником, т. е. русским воинством? Обидно за нашего брата-славянина. Но историю изменить уже не возможно.
А Богу моей славянской души крайне неприятно смотреть, как Гоша, протягивая дневной заработок – шесть «Мудрых Ярославов2», предлагает сегодняшнему работнику: «После такой тяжелой работы, нужно сто грамм выпить – сразу легче станет» - зная, что этот «батрак» допился до болезни, из-за которой уже три месяца «сидит» на уколах, забыв вкус водки и запах пива. Ведь стоит ему один раз приложиться к стопке, и на нашей улице одним жителем будет еще меньше.

Но узкие глаза хозяина реки Зла почти совсем закрылись – сейчас ему очень трудно, он не в силах спокойно смотреть, как выскальзывает шестерка «Мудрых Ярославов», его кровных «Ярославов»…
- Зараза – пить перестал. Все, мои «Мудрики» ушли в чужой карман.
Откуда у него эта философия? Папа-нелюдь наделил? Звериные инстинкты проснулись? Судя по преемнику реки Зла, они в этом семействе и не впадали в спячку.
Помню сосед-шоу в середине шестидесятых. У нашего героя есть брат, кажется, младший. Видно, они тяпнули водочки за встречу, но своей домашней, казенку тогда ведь «гнали не из опилок» иначе они затем не повздорили бы, вслед за чем начался финальный забег – младшенький, с бревнышком квадратного сечения бежит, а за ним наш герой с ножичком. Маршрут состязания пролегал аккуратно по часовой стрелке вокруг домов по переулкам, между двумя улицами.
Народу собралось порядочно, и даже с соседних улиц пришли зеваки. Еще бы – нечасто доводилось людям смотреть подобный бесплатный цирк. Раньше поболе населения было. Друг дружку любили, уважали. Приедет милиция пьяного забирать – все идут глядеть, жалеть. Интересно было. Телевизоры еще не составляли обязательную часть домашнего обихода, вот и развлекалась публика, смотря на пьяные физиономии.

Тут соседки с верхней улицы, старушки-прикольщицы, вдоволь посудачив о прошлом папы бегунов, стали спорить на три рубля – догонят братья друг друга, или нет. А как, удивляется одна из них, мол, узнаем – Гошенька догнал своего брата, иль нет. Вторая ей объясняет: «Если милиция со «Скорой помощью» одновременно приедут, следовательно, настиг все-таки, а я тебе тогда трояк должна буду».
Дух Зла, после преодоления его чадами первых трех кругов, выглянул в переулок, выйдя из калитки, проводив их взором, тяжело вздохнул: «Непорядок». Не торопясь шаркающей походкой, вернулся во двор, спустя минуту вышел с каким-то металлическим прутом, по форме напоминающего дверной крючок, но длиной около метра. И под скрипучий голос жены: «Дай йому, дай!» – раздается сначала свист прута, потом, после гортанного всхлипа папы (словно он дрова рубит), раздается сочное звучание соприкосновения крюка с голой спиной второго сыночка – «шмяк».
Очень насыщенный звук, вследствие чего, дольше обычного висел в воздухе.
Так они и бегали, будто по арене цирка. Поравнялись с папой:

- Сссв – нгр – шмяк!
- Догоню – убью, с…! – кричит брат, вооруженный ножичком, не обращая внимания на старания папочки остудить его боевой пыл.
Опять пройден следующий круг. Папина рука поднимается, и потом с оттяжкой сверху вниз умело наносит удар. Со стороны может показаться – работает профессионал.
- Сссв – нгр – шмяк! - будто опытный объездчик дрессирует диких лошадей, так и папа – последнему бегуну на каждом круге: получи, сынок, получай…
- Нгр – шмяк, - только звук обволакивает людей, наподобие морской волны, когда она накрывает тебя с головой, доставляя некоторое удовольствие от борьбы со стихией.
Передний бегун мчится со своим бревном в обнимку: то ли бросить не может: приклеился, то ли не догадывается, что с ним делать нужно, потому, как боится быть порезанным родным братом.
- Нгр – шмяк, - уже исполосованная спина нашего героя похожа на тюремную решетку, за которой заключенные могут мирно уживаться друг с другом, в отличие, от этого семейства, чей разум совершенно не похож на разум людей, наблюдающих за ними.

Неожиданно несколько звездочек вспыхнуло у меня перед глазами. Не поворачиваясь, я понял – только моя родненькая, вычислившая в толпе своего сыночка, могла наградить его подзатыльником.
- Домой!
- Эх, мама, мама. Тут такая красивая сцена. Готовый сценарий для фильма ужасов. Гримм не нужен, массовка бесплатная. А ты со своей непререкаемой командой: «Домой», - возмущался я про себя, покидая представление.
Чем закончилось намечавшееся братоубийство – так и не узнал, хотя младшего точно не догнали. Но и я его тоже, в течение нескольких десятилетий, больше не видел, и не слышал, чтобы он приезжал.
Прошло почти сорок лет, с того дня, когда я впервые воочию увидел людей со звериными оскалами и инстинктами.
По всей вероятности, Гоша впитал в себя, что-нибудь нехорошее с молоком матери, или с кровью, когда он пьяный откусил ей палец на руке?

Только ли папа-коллаборационист виноват в том, что его старшенький сынок отправился по протоптанной им дорожке, но несколько с иной целью: жаждой легкого заработка.
Какими словами описать ту боль, и то горе, звучащее в голосах женщин, приходящих ругаться с этим «исчадием ада» из-за пропитых мужьями последних гривен? Но наш герой, довольный своей жизнью и вкладом в духовный мир развития нашего города, кричит через забор:
- Пошла отсюда на х…!
И поплелась очередная жертва этого разгула, понурив голову и чертыхаясь, вспоминая старую пословицу, что плетью обуха не перешибешь.
Бьет источник Зла во дворе нашего героя. И не страшен ему не Бог и не герой, как гласит народная поговорка, потому, что он сам – «Золотая середина». Опять завуалированная путаница? Ответ довольно прост и банален: «Золотая середина» – с одной стороны, папа – бывший враг народа (для многих моих земляков – вечный), уже покоящийся с миром, с другой, его сын – сержант милиции. Понятно, что у всех народов, во все времена, сын за отца не ответчик, кроме времен построения социализма и создания светлого образа будущей счастливой жизни.

Однажды, увидев подъехавший милицейский «Уазик» к дому Гоши, решил выйти из своего двора, повинуясь мелькнувшей ехидной мыслишке: «Отчего бы в понятые не пойти, и не поприсутствовать при зарождении будущего уголовного дела в отношении самогонщика». Но мало того, что я опоздал, вдобавок увиденная картина поразила меня – возбужденного вида сержанты быстро выгрузили, и занесли во двор два мешка сахара. К машине они возвращались заметно повеселевшие. Один страж порядка держал полиэтиленовый пакет, по форме, которого можно было судить – пара литров некоей жидкости находилась внутри. «Уазик» взревел мотором, и сержанты отправились дальше свой долг исполнять, т. е. вроде город, в том числе, и всех его порядочных граждан, охранять от неугомонных хулиганов и беспощадных бандитов.
А кем же будет его внук, изредка приезжающий из города, и начинающий раздувать ноздри, подходя к ограждению источника Зла:
- Дедушка Гоша обещал компьютер подарить!
Как все тесно переплелось в этом роднике злости!
Папа – нелюдь, пригретый Адольфом Гитлером, ненавидевшим и уничтожавшим христианство и большевизм.

Сынок – вносящий свою лепту в духовное развитие нашего края, с распятием на груди.
Внучок – славный сержант из органов надзора за порядком.
Попался бы внучок дедушке в 1943 году.
Какая богатая биография этого славянского рода! Порой создается впечатление, что «Тени, исчезают в полдень» просто неудачный сценарий, по сравнению с нашими героями.