Мистика Чернобыля. Рассказ сталкера

Александр Наумов — чернобыльский сталкер с 15-летним стажем. Теперь — номер один, единственный. Те, кто начинал с ним, либо умерли, либо больны и отошли от дел. Наумов провел в зону отчуждения, закрытую радиацией, блокпостами и колючей проволокой, более 200 «посвященных». 26 апреля 1986 года, превратившее Чернобыль из провинциального города в памятник-некрополь, «постоянные клиенты» сталкера называют днем Наумова — человека, открывшего им зону.

В Чернобыль, бывший украинский райцентр, курорт, некогда примечательный разве что базой речного флота да пристанью, попасть теперь трудно, да и стоит это дорого. Нужно подать заявку на поездку в специально созданную организацию «Чернобыльинтеринформ», заранее объявить маршрут — и ни шагу в сторону. С Наумовым проще: у него свои дороги, он знает о зоне все. И денег не просит: «Зарабатывать экскурсиями на чернобыльские кладбища — кощунство». Накануне годовщины взрыва чернобыльскую зону расширили, признав победу «мирного атома» над человеческим разумом. Теперь это 65 селений, 2540 квадратных километров территории. На «чернобыльских черноземах» живут 2,3 миллиона человек. В зоне усиленного радиационного контроля — 1,6 миллиона. Непосредственно под реактором — более 400. Это люди, которым некуда идти: на чистых территориях им нечего делать и негде жить. Они поделили землю на «большую» (ту, что за зоной) и свою, больную. Сам Наумов попал в зону в 86-м: тогда он, 36-летний капитан милиции, охранял станцию Янов в Припяти. «Когда реактор взорвался, меня подняли по тревоге, и единственное, что сказали: это серьезно и надолго». Уже в ту пору научился различать сталкеров и воров: «Сталкер жизнью рискует, но дело делает полезное — заставляет людей проникнуться зоной, понять, чем она живет. А мародеры просто тащат все, что плохо лежит». Хозяйственный украинский менталитет не может допустить, чтобы в зоне пропадало нечто «ценное». Будь то цветные металлы или банки с маринадами, брошенные эвакуированными хозяйками, — все разобрано и растащено по ближним селам, все пошло «в дело». Даже чеканку с почтового отделения открутили. В прошлой, дочернобыльской жизни Александр — выпускник института физкультуры и милицейской академии, мастер спорта по гребле и перворазрядник по волейболу, кроссу и велоспорту. Сталкерство не помешало ему стать за эти годы полковником украинского МВД. Наумов не мародер, а сталкер, ничего радиоактивного из зоны не вывозит. Разве что самого себя.

Чернобыльское сталкерство породило легенды. О волкособаках особой лохматости, якобы расплодившихся после аварии. О кысях — одичавших домашних кошках, вроде бы живущих в лесах вокруг станции. О зомби, которых якобы породил секретный объект «Чернобыль-2» — станция загоризонтного обнаружения и предупреждения о ракетной опасности, одна из трех, разбросанных по Союзу. Сталкер Наумов легенды не признает, но о зонных мутациях наслышан. Наумов подобные разговоры не жалует — слишком тяжелы для человека, живущего зоной и дважды возившего в нее свою дочь: «Я провел ее по самым чистым местам и больше в Чернобыль не возьму. Это не место для экскурсий». А «зомби» в зоне действительно есть. После отмены сухого закона «Столичную», которая «хороша от стронция», наливают в двух чернобыльских кофейнях. И на темных улицах появляются покачивающиеся «зомби», пытающиеся дотянуть до дома, не сходя с чистой дороги. «Не уходить с чистой земли» — первое правило, которое объясняет Наумов своим «клиентам». Шаг с отмытого асфальта в сторону, где метровой травой заросли брошенные чернобыльские дома, — и ты попадешь в радиационное пятно. «Я четко знаю, где они расположены: за стелой с надписью «Чернобыль», возле милицейского горотдела в Припяти. Вляпаться в такое пятно — традиционная ошибка в зоне. Но многие считают, что знают все лучше меня, и поступают по-своему. Наумов журналистов уважает: «От них польза — напишут, людям о ЧАЭС напомнят». Приходилось водить и иностранцев. Больше прочих глянулись немцы: «Хорошо подготовлены и экипированы, у них серьезные дозиметры и подходы к делу». Не плохи англичане, им «интересно, чем живет эта земля и ее люди, пережившие катастрофу и социальные потрясения после нее». По своим маршрутам водит только тех, кто «в Чернобыле смыслит». Других в зону не берет.

Припять — третий, самый сложный для сталкерского прохождения чернобыльский периметр. (Первые два — 30- и 10-километровая зоны.) Припять умерла — нет ни единого человека, главный стадион скрыла березовая роща, а бетон многоэтажек пробили цветы. Сквозь них уже не виден крупнобуквенный призыв: «Хай атом будет рабочим, а не солдатом». Припять — любимое место Наумова, он здесь знает особые тропы. Поднимается на 14-й этаж и через выросший на доме лес фотографирует саркофаг взорванного реактора. Он виден с любой точки, хоть из Припяти, хоть со старообрядческого кладбища — просвечивает через покосившиеся кресты. На них — треугольные таблички: «Опасно, радиация».

Самоселы для Наумова —особая забота. Именно он начал знакомить коренных чернобылян с журналистами. Десять лет назад Наумов сосватал «Известиям» своего «протеже» — лодочника Ивана Томенко, уехавшего было из Чернобыля, но вскоре снова вернувшегося в зону. Теперь Ивану Моисеевичу — 74. Его жена Валентина, угощавшая нас ненормально огромными яблоками и дававшая на дорогу двухметровые георгины («пусть в Киеве подивятся»), недавно «сгорела», Иван Моисеевич остался один. Бодр и розовощек, ест радиоактивные грибы и не менее «наполненную» кабанятину и делает лодки — в доаварийные времена он был мастером, лучшим во всем Чернобыле. Говорит: «Пасха скоро, и выселяли нас тоже под Пасху. Даже продукты не позволили взять, так все и пропало. Ничего, в этом году как следует попраздную — теперь никто из хаты не выгонит». В ознаменование своей победы повесил на воротах гордую табличку: «Здесь живет хозяин дома». Сыновья-тройняшки обещают привезти к Моисеевичу на каникулы правнуков. Сталкер Наумов это не приветствует: «Сколько ни предупреждаю — тут грязно и опасно, но люди все равно тащат в Чернобыль детей». Два года назад в зоне родился ее первый ребенок — девочка Мария. Местная работница Лида Савенко произвела дочку в 47 лет, говорит, радиация сделала ее плодовитой. Назвала «с целью возрождения зоны — от Марии ведь наш Бог произошел». «Наш» — уточнение правильное. Чернобыль — место многоконфессиональное.

В поминальные дни зона, которую не смог отмыть ни один дезактивирующий раствор, пытается очиститься огнем. Огонь гасить нечем. «В Чернобыле умирают не только люди, но и колодцы: оставленные без присмотра, они не дают воды». Пожары начинаются, когда на покосившиеся чернобыльские кладбища допускают бывших жителей этих мест — поклониться родным могилам. С горя выпивши, они поджигают старые кресты и надгробья: «Не доставайтесь же вы никому». Чернобыльский лес вспыхивает спичкой. Когда горит лес, всему живому нужно скрыться. Это — второе правило сталкера. Огонь повышает уровень радиации в 10 раз, взметая в воздух то, что вобрали кора и корни. «Раз оказался на дороге между двумя горящими лесами. Еле успел выскочить — жарко очень было и тяжело — со мной же люди, — рассказывает Наумов. — А когда тушили село Старые Шепеличи, я даже не заметил, что горю, пока меня водой не окатили. Сказали: сапоги дымились».

Наумов говорит, что чернобыльская зона живет надеждой. Сталкеры — ее сыновья. Зона надеется на возрождение, и Наумов подсчитал: «Через 80 лет закончится полураспад стронция. Зону можно будет считать относительно безвредной». До аварии лес был основной статьей чернобыльского экспорта и снова должен стать ею. Теперь деревья «берут» на трети площади зоны и вывозят в чистые земли. Есть теория, что радиационная пыль осела в коре, и «ошкуренные» деревья вполне безопасны. Экспериментаторы выращивают в новых хозяйствах рыбу и скот, сюда слетаются работать со всей России — от Мурманска до Москвы — в надежде на хорошие заработки. Чернобыльскую продукцию потом доращивают в чистых зонах и продают. Наумов уверен, что этот экспорт контролируется и безопасен. Но неимоверно расплодившееся зверье создало зоне новую проблему: чернобыльскую охоту. Пострелять приезжают и депутаты, и чиновники разных рангов. Сталкер этого не понимает: «Зона — территория беды, а не развлечений».

В Чернобыле есть памятник, к которому Наумов никогда не водит людей. Странный, похожий на пасхальное яйцо размером с дом, он был подарен Украине Германией и долго кочевал по стране, пока не оказался в Чернобыле. Монумент называется «Послание потомкам». Местные зовут его «стеной плача» (не прошел опыт хасидов даром). В памятник складывают записки с текстами, которые прочтут через 100 лет. Наумов говорит, что надолго загадывать не привык, но если б решил обратиться к потомкам, то написал бы: «Помните — это было, есть и будет». Наумов переживает, что уже сейчас в зону приходят люди, которые ничего не знают о Чернобыле. Выросло поколение, родившееся после взрыва и мало что ведающее о нем. Но до сих пор не все известно об аварии и тем, кому довелось ее пережить. О себе и себе подобных Наумов говорит так: «Я очень надеюсь, что над разрушенным энергоблоком вырастет пирамида — огромный саркофаг, который сделает людей защищенными для зарвавшегося атома. Пусть эта пирамида свидетельствует: «Здесь был реактор, который никому и никогда не будет опасен». У меня есть чернобыльская выслуга, у меня — три большие звезды, я получаю достойные деньги. Мне вроде бы не на что жаловаться, и я знаю: исчезнет реактор, но зона и ее сталкеры — останутся».


Янина СОКОЛОВСКАЯ,