Мария - глубокая
В Орловской губернии, в одном селе женил убогий мужик сына. Бедовали молодые. Не было у них ни кола, ни двора. Вот как-то и говорит Евсей (так его звали) своей молодой жене:
- Надумал я на заработки в угольный край податься. Через год-другой, как с деньгой воротюсь, заживем. Лошадь купим, дом поставим. Ты же поживи пока одна, то ли у своих, впрочем, как знаешь!
Сказал так и ушел. Взял хлеба в дорогу, да ливенскую гармошку. Пришел Евсей на рудник и стал киркой да лопатой копейку добывать. Так бы и достиг молодой мужик своего, да гармонь подвела. Бывало, как выйдет он в вечерний час на улицу, как растянет синие меха, как пройдется по серебристым планкам, так сразу вокруг него народ соберется. Так ли, иначе – прослыл Евсей на всю округу…. Кому свадебку сыграть, кому крестины, что придется. Там, где смех, веселье – в кабаке или просто у калитки, там Евсей. Стал он и чаркой баловаться. Словом, сбила с пути деревенского мужика его же гармонь. Наипервейшая на гулянье личность – гармонист. Вот как-то по весне гуляла рудничная молодая поросль едва не до зари, а как стало сереть, подошла к нему одна девка и задорно так говорит:
- Эй, белявый-кучерявый, проводил бы до дому!
- А чего бы и не провесть кралю, - отвечает.
Идут они. Евсей спрашивает:
- Чья же ты есть такая?
- Ты дядька Степана-крепильщика знаешь? Вот я его дочка.
Сняла она платочек с головки. Ветерок предутренний волосы ее разметал по лицу. Стоит она в зоряном свете, будто степная сказка.
- Разве у шахтеров такие красивые дочки бывают?
- Бывают! - хохочет она.
- Как тебя зовут?
- Зови Марьей!
Горячо полюбила Марья Евсея. Полюбила первый раз больше, чем отца с матерью, больше своей жизни.
Бывало уйдут они далеко в степь и гуляют до рассвета. У нее душенька светлая, доверчивая - так к нему и льнет. А он таится, не открывается, что венчанный с другой. На руднике разговоры пошли: дело, видать, к свадьбе идет!
Приехал из деревни Евсеев земляк, письмо от супруги его передал. Пишет та, что живет худо, что решилась она в скором времени прибыть к мужу самолично.
Перепугался Евсей насмерть такому известию. Не знает, что ему придумать, как чистым перед женою предстать. Думал, думал и порешил злодейское дело сотворить. Выпил в кабаке сивухи и в степь ушел, где его Марья дожидалась.
Как повстречала его девушка, так и засветилась вся от счастья. Он ей говорит:
- Дома знают, куда пошла?
- Сказала, что к подругам!
Далеко уводит он девушку, подальше от рудника, к старому шурфу. Подвел он ее к яме, что в высоких травах незамеченной была, да и столкнул туда Марью. Холодный ветер пронесся по степи, застонали жалобно птицы.
Через время кинулись искать девушку.
- Не знаешь ли чего о дочери? - пытает Евсея ее 6атько.
- Говорила, что уйдет с рудника. Повздорили мы с нею.
На третий день после злодейства гнал старый пастух мимо шурфа стадо. Слышит стон из-под земли исходит. Взял дед веревку, соорудил из нее лесенку и стал в дыру опускаться. Глядит и глазам не верит: висит, зацепившись за лесенку, человек женского виду. Обвил веревкой страдалицу и с немалым трудом вытянул-таки наверх. Водой напоил. Обмыл.
Хотел было народ звать. Взмолилась тут Марья:
- Голубчик, дедушка, не надо! Выходи меня тайно от всех, я тебя за это отблагодарю.
Живет Марья у деда, сил набирается, Старик ее козьим молоком потчует, настоями из полевых трав. Как окрепла она, говорит пастуху:
- Вот тебе, дедушка, мои золотые сережки. Это мне отец дарил. Снеси их в лавку к торговцу. За эти деньги купи шахтерскую робу – ошарпок, штаны, картуз и чуни!
К утру остриглась под мужика, помазала верхнюю губу сажей и пошла в контору в шахту наниматься.
- Кем в шахте можешь? - пытает десятник.
- Могу стволовым, могу при конюшне, могу газомерщиком, - говорит Марья.
- Пойдешь газомерщиком! А ты, что впервой на руднике? Чего-то я тебя раньше тут не видал! Ну добро, иди! Завтра тебе в шахту!
Ходит Марья-газомерщица по шахте. Ходит по квершлагам, узким штрекам, по наклонным ходкам. Пролезает в тесные лавы, просеки, печи и дальние глухие выработки. С людьми говорит мало, а все больше молчком – это чтоб ее по голосу никто не опознал.
Подходит она однажды к месту, где Евсей работал. Схоронила у себя в одежке лампу-вольфу и тайком подошла к нему. Стоит за толстой крепью. Глядит, как он кайлом почву подрывает и породу, что наколупал, грабаркой бросает в вагончик. Вот он стал, чтоб дух перевести. Тишина. Только вода в канавке журчит.
- Евсей! - позвала она тихо. Он оторопел.
- Евсей! - повторила Марья в другой раз.
- Кто тут? - испугался гармонист.
- Это я, Марья! К тебе явилась. Ко мне не подходи. Тут Шубин рядом. Шаг ступишь – задавит!
Стоит Евсей не шелохнется.
- За что же ты убил меня, Евсей? А? Не за мою ли к тебе любовь? Судить я тебя пришла! И слово мое будет таким: останешься ты навечно в темной шахте и быть тебе в породе каменным человеком без сердца и без глаз.
Взмолился Евсей. На колени упал.
- Не губи! - говорит. - Прости.
- Ну, да ладно! - отвечает Марья. - Не столь я злобива. Ты мне злом – я тебе добром. Живи!
Рассмеялась и тихонько ушла. Вылез из шахты Евсей, собрался наспех и в свою деревню
навсегда ушел. Как уходил, сказал кому-то:
- Марья-то под землей бродит! Тут по всему руднику шум пошел. Марья объявилась, только, вроде, приведеньем подземельным. Вот кто-то и вчерась голос ее слыхал по забоям. Люди в шахту идти боялись. Дело до начальства дошло. Привезли попа. Отслужил молебен поп. Ничего не помогло. Уходить с рудника стали углекопы, говоря, - пропади она эта шахта! Сама глубокая, газу много, платят мало, а тут еще эта Марья. Все к одному. Не к добру это!
Призадумалось начальство. Потом на уступки пошло, прибавило гривенник на упряжку. Гудит все равно шахтерня:
- Добавка-то хороша, да с Марьей как? Боязно все ж. То Шубин, а теперь вот Марья!
- Темной ночью постучала Марья в окошко отчего дома. Удивился крепильщик Степан, как дочку узнал.
- Что это шумят про тебя? - спрашивает.
Тут она и рассказала отцу все, как было.
- Ну, это хорошо, что все так обошлось, а как же чтоб народ в шахту работать пошел? Боятся-то люди тебя. Уходят.
- А это просто! - отвечает дочь. - Завтра утром пройдусь я по руднику. Скажу, что у тетки в деревне была.
Так и сделала.
Заработала шахта и все пошло своим чередом.
Дед-пастух через какое-то время все же обнажил правду. Дивились этому все, а шахту с тех пор стали звать «Мария-Глубокая».
- Надумал я на заработки в угольный край податься. Через год-другой, как с деньгой воротюсь, заживем. Лошадь купим, дом поставим. Ты же поживи пока одна, то ли у своих, впрочем, как знаешь!
Сказал так и ушел. Взял хлеба в дорогу, да ливенскую гармошку. Пришел Евсей на рудник и стал киркой да лопатой копейку добывать. Так бы и достиг молодой мужик своего, да гармонь подвела. Бывало, как выйдет он в вечерний час на улицу, как растянет синие меха, как пройдется по серебристым планкам, так сразу вокруг него народ соберется. Так ли, иначе – прослыл Евсей на всю округу…. Кому свадебку сыграть, кому крестины, что придется. Там, где смех, веселье – в кабаке или просто у калитки, там Евсей. Стал он и чаркой баловаться. Словом, сбила с пути деревенского мужика его же гармонь. Наипервейшая на гулянье личность – гармонист. Вот как-то по весне гуляла рудничная молодая поросль едва не до зари, а как стало сереть, подошла к нему одна девка и задорно так говорит:
- Эй, белявый-кучерявый, проводил бы до дому!
- А чего бы и не провесть кралю, - отвечает.
Идут они. Евсей спрашивает:
- Чья же ты есть такая?
- Ты дядька Степана-крепильщика знаешь? Вот я его дочка.
Сняла она платочек с головки. Ветерок предутренний волосы ее разметал по лицу. Стоит она в зоряном свете, будто степная сказка.
- Разве у шахтеров такие красивые дочки бывают?
- Бывают! - хохочет она.
- Как тебя зовут?
- Зови Марьей!
Горячо полюбила Марья Евсея. Полюбила первый раз больше, чем отца с матерью, больше своей жизни.
Бывало уйдут они далеко в степь и гуляют до рассвета. У нее душенька светлая, доверчивая - так к нему и льнет. А он таится, не открывается, что венчанный с другой. На руднике разговоры пошли: дело, видать, к свадьбе идет!
Приехал из деревни Евсеев земляк, письмо от супруги его передал. Пишет та, что живет худо, что решилась она в скором времени прибыть к мужу самолично.
Перепугался Евсей насмерть такому известию. Не знает, что ему придумать, как чистым перед женою предстать. Думал, думал и порешил злодейское дело сотворить. Выпил в кабаке сивухи и в степь ушел, где его Марья дожидалась.
Как повстречала его девушка, так и засветилась вся от счастья. Он ей говорит:
- Дома знают, куда пошла?
- Сказала, что к подругам!
Далеко уводит он девушку, подальше от рудника, к старому шурфу. Подвел он ее к яме, что в высоких травах незамеченной была, да и столкнул туда Марью. Холодный ветер пронесся по степи, застонали жалобно птицы.
Через время кинулись искать девушку.
- Не знаешь ли чего о дочери? - пытает Евсея ее 6атько.
- Говорила, что уйдет с рудника. Повздорили мы с нею.
На третий день после злодейства гнал старый пастух мимо шурфа стадо. Слышит стон из-под земли исходит. Взял дед веревку, соорудил из нее лесенку и стал в дыру опускаться. Глядит и глазам не верит: висит, зацепившись за лесенку, человек женского виду. Обвил веревкой страдалицу и с немалым трудом вытянул-таки наверх. Водой напоил. Обмыл.
Хотел было народ звать. Взмолилась тут Марья:
- Голубчик, дедушка, не надо! Выходи меня тайно от всех, я тебя за это отблагодарю.
Живет Марья у деда, сил набирается, Старик ее козьим молоком потчует, настоями из полевых трав. Как окрепла она, говорит пастуху:
- Вот тебе, дедушка, мои золотые сережки. Это мне отец дарил. Снеси их в лавку к торговцу. За эти деньги купи шахтерскую робу – ошарпок, штаны, картуз и чуни!
К утру остриглась под мужика, помазала верхнюю губу сажей и пошла в контору в шахту наниматься.
- Кем в шахте можешь? - пытает десятник.
- Могу стволовым, могу при конюшне, могу газомерщиком, - говорит Марья.
- Пойдешь газомерщиком! А ты, что впервой на руднике? Чего-то я тебя раньше тут не видал! Ну добро, иди! Завтра тебе в шахту!
Ходит Марья-газомерщица по шахте. Ходит по квершлагам, узким штрекам, по наклонным ходкам. Пролезает в тесные лавы, просеки, печи и дальние глухие выработки. С людьми говорит мало, а все больше молчком – это чтоб ее по голосу никто не опознал.
Подходит она однажды к месту, где Евсей работал. Схоронила у себя в одежке лампу-вольфу и тайком подошла к нему. Стоит за толстой крепью. Глядит, как он кайлом почву подрывает и породу, что наколупал, грабаркой бросает в вагончик. Вот он стал, чтоб дух перевести. Тишина. Только вода в канавке журчит.
- Евсей! - позвала она тихо. Он оторопел.
- Евсей! - повторила Марья в другой раз.
- Кто тут? - испугался гармонист.
- Это я, Марья! К тебе явилась. Ко мне не подходи. Тут Шубин рядом. Шаг ступишь – задавит!
Стоит Евсей не шелохнется.
- За что же ты убил меня, Евсей? А? Не за мою ли к тебе любовь? Судить я тебя пришла! И слово мое будет таким: останешься ты навечно в темной шахте и быть тебе в породе каменным человеком без сердца и без глаз.
Взмолился Евсей. На колени упал.
- Не губи! - говорит. - Прости.
- Ну, да ладно! - отвечает Марья. - Не столь я злобива. Ты мне злом – я тебе добром. Живи!
Рассмеялась и тихонько ушла. Вылез из шахты Евсей, собрался наспех и в свою деревню
навсегда ушел. Как уходил, сказал кому-то:
- Марья-то под землей бродит! Тут по всему руднику шум пошел. Марья объявилась, только, вроде, приведеньем подземельным. Вот кто-то и вчерась голос ее слыхал по забоям. Люди в шахту идти боялись. Дело до начальства дошло. Привезли попа. Отслужил молебен поп. Ничего не помогло. Уходить с рудника стали углекопы, говоря, - пропади она эта шахта! Сама глубокая, газу много, платят мало, а тут еще эта Марья. Все к одному. Не к добру это!
Призадумалось начальство. Потом на уступки пошло, прибавило гривенник на упряжку. Гудит все равно шахтерня:
- Добавка-то хороша, да с Марьей как? Боязно все ж. То Шубин, а теперь вот Марья!
- Темной ночью постучала Марья в окошко отчего дома. Удивился крепильщик Степан, как дочку узнал.
- Что это шумят про тебя? - спрашивает.
Тут она и рассказала отцу все, как было.
- Ну, это хорошо, что все так обошлось, а как же чтоб народ в шахту работать пошел? Боятся-то люди тебя. Уходят.
- А это просто! - отвечает дочь. - Завтра утром пройдусь я по руднику. Скажу, что у тетки в деревне была.
Так и сделала.
Заработала шахта и все пошло своим чередом.
Дед-пастух через какое-то время все же обнажил правду. Дивились этому все, а шахту с тех пор стали звать «Мария-Глубокая».
Евгений Коновалов
Коментарів 1