Чудный Иван
Всяких людей знавала Донецкая земля. Разные были люди: сильные, мудрые, веселые, бесшабашные, себе на уме, злые, добрые, скупые и прочие.
Не в такие уж давние времена, лет сто тому, неведомо из какой губернии объявился на руднике немолодой уже мужичишко. Был он убог, подслеповат и потому годился на дешевые работы, В холодное время ютился он в каютке жалкой старухи, что просила у людей Христа ради.
Весною, когда сходили снега и становилось тепло, бросал он свое вонючее логово и обитал где придется. После шахты мылся в ручье. Хлеб покупал у еврея в лавке и тут же его съедал. Так бы все и было, кабы не случай.
Стоял он как-то дверевым в смене. Это значит – если коногон проедет, то двери следует за ним закрыть. Если их не закрыть, то в забоях воздуху поубудет. Стоять смену зябко и жутковато. За дверью гудит ветер. Если вслушаться в голос ветра, бог знает что может почудится. Вот он воет как в печную трубу, то вдруг станет жалобно скулить, как собачонка. А если под дверь попадет тряпье и зацепится, то станет оно хлопать, трепеща на ветру и издавать звуки на всякий манер.
Тому, кто долго стоит у двери, показаться может, что за ними кто-то хоронится и шепчется с кем-то. Тогда у робкого человека в голове родится всякая ересь и от этаких мыслей пробирает по телу дрожь.
Так вот стоит этот мужичишко у дверей и видит, как вдалеке замигал огонек.
- Кого-то бог несет! - радостно думает он.
Огонек все ближе и ближе, раскачивается. Вот уже человеческая стать видна, шагающая по хлипкой почве штрека. - Батюшки! Да это сам штейгер - узнает начальство дверевой.
Штейгер вплотную подходит к мужику и подносит лампу к самой его бороденке.
- Это ты, Иван? - говорит он. - Я тебя издали узнал. Коногоны давно лес повезли?
- Да, примерно, час с лишним тому.
Штейгер достает платок, садится и вытирает лицо. Он "в духе" и потому начинает разговор лишь бы о чем.
- Как живешь, Иван?
- Я то ничего, остальные худо!
- А почему так?
- Пьют много, дерутся.
- Кто пьет? Кто дерется?
- Да вот вчерась Николка Машин деньгу пропил в кабаке всю до копья! Женка его уж так голосила. А он, ирод, ей говорит: - Ты в забое деньги эти добывала? Знаешь каково в забое? - и сказавши это три цебарки угля под кровать ссыпал, да и загнал туда же бабу. - Вот, говорит, каково тебе там, таково и мне! Только тебе посуше. А коли хотишь, сейчас и сырость тебе будет! Побег за водой, да женка в окошко утекла!
- Что еще? - спрашивает штейгер.
- Ребят-сирот жаль, да и стариков тоже!
- А еще кого тебе жаль?
- Всех жаль! И в недрах убиенных и вдов их!
- Да ты, я вижу, угодник?
- Не угодник я, а только было бы у меня вдосталь деньги, я бы чистую богодельню воздвиг увечным да старым, а для нашего брата – баню.
- Многовато тебе на все это денег надо! - смеется штейгер. – Это, пожалуй, тыщ десять-пятнадцать золотом!
Помолчали.
- Тут я у вас спросить желаю, говорит Иван, - насчет золота. Вот, к примеру, мы уголь копаем, а его, то есть, золото, как же?
- Тоже из земли копают!
- А как распознать?
- Желтое оно, и не ржавеет.
- А коли ржавеет?
- Значит не золото!
- Ага! Понятно!
- А много ли надо, чтоб на пятнадцать тыщ?
Тут начальник не выдержал. Расхохотался! Да, ну тебя, уморил!
- А все-таки! - не отстает Иван.
- Если всерьез, то с полпуда надо.
На этом и кончился их разговор. Ушел штейгер.
Только с той самой поры случилось с Иваном что-то. Нраву он был не очень компанейского, а то и вовсе стал людей сторониться. Днями сидит за породным отвалом и вроде бы ищет что-то. Как подойдет к нему кто прячет от людского глазу то, что в отвале нашел.
У хлебной лавки стали как-то разыгрывать его мужики:
- А что, Ваня, ищешь в породе? Сказал бы нам!
А он серьезно так им отвечает:
- До поры не скажу. Со временем все узнаете!
Подняли тут его на смех, он же в сердцах им:
- Для вас же стараюсь!
Удивились все. Блаженный, что ли? Однако оставили в покое.
Замечают люди, что с каждым днем веселее становится Иван. Если какая молодка от мужа-пьянчужки плачет, подойдет к ней и ласково скажет:
- Потерпи, голубка еще чуть! Скоро все изменится к лучшему.
Старым сулил в скором времени чистое и сытое житье.
Прозвали на руднике Ивана – Чудным.
Неймется, все же любопытным: что же такое затеял Иван? Был один сорвиголова Бутчик Леонтий. Подкрался он к спящему Ивану и стал рыться в его лохмотьях. Глядь: мешок тяжелый-претяжелый. Сунул он руку в тот мешок, а там россыпи железного колчедана так и переливаются в руке, будто золото. Прибежал на рудник Леонтий и всем протрепался, что видел.
Все поняли люди: и чудаковатость доброго человека и неумелую его скрытность. Оставили в покое.
Вскоре объявил всем Иван, что идет он в уездный город Бахмут и когда воротится оттуда, начнет он строить для угольщиков баню, а для стариков и сирот богодельню.
Грустно глядели рудничные на просветленного человека с тяжелым мешком за плечами.
... А шахту так и прозвали "Чудный Иван".
Не так давно выработалась эта шахта. Кто на ней работал, тот помнит, что в породе часто железный колчедан попадался по виду от золота неотличимый.
Не в такие уж давние времена, лет сто тому, неведомо из какой губернии объявился на руднике немолодой уже мужичишко. Был он убог, подслеповат и потому годился на дешевые работы, В холодное время ютился он в каютке жалкой старухи, что просила у людей Христа ради.
Весною, когда сходили снега и становилось тепло, бросал он свое вонючее логово и обитал где придется. После шахты мылся в ручье. Хлеб покупал у еврея в лавке и тут же его съедал. Так бы все и было, кабы не случай.
Стоял он как-то дверевым в смене. Это значит – если коногон проедет, то двери следует за ним закрыть. Если их не закрыть, то в забоях воздуху поубудет. Стоять смену зябко и жутковато. За дверью гудит ветер. Если вслушаться в голос ветра, бог знает что может почудится. Вот он воет как в печную трубу, то вдруг станет жалобно скулить, как собачонка. А если под дверь попадет тряпье и зацепится, то станет оно хлопать, трепеща на ветру и издавать звуки на всякий манер.
Тому, кто долго стоит у двери, показаться может, что за ними кто-то хоронится и шепчется с кем-то. Тогда у робкого человека в голове родится всякая ересь и от этаких мыслей пробирает по телу дрожь.
Так вот стоит этот мужичишко у дверей и видит, как вдалеке замигал огонек.
- Кого-то бог несет! - радостно думает он.
Огонек все ближе и ближе, раскачивается. Вот уже человеческая стать видна, шагающая по хлипкой почве штрека. - Батюшки! Да это сам штейгер - узнает начальство дверевой.
Штейгер вплотную подходит к мужику и подносит лампу к самой его бороденке.
- Это ты, Иван? - говорит он. - Я тебя издали узнал. Коногоны давно лес повезли?
- Да, примерно, час с лишним тому.
Штейгер достает платок, садится и вытирает лицо. Он "в духе" и потому начинает разговор лишь бы о чем.
- Как живешь, Иван?
- Я то ничего, остальные худо!
- А почему так?
- Пьют много, дерутся.
- Кто пьет? Кто дерется?
- Да вот вчерась Николка Машин деньгу пропил в кабаке всю до копья! Женка его уж так голосила. А он, ирод, ей говорит: - Ты в забое деньги эти добывала? Знаешь каково в забое? - и сказавши это три цебарки угля под кровать ссыпал, да и загнал туда же бабу. - Вот, говорит, каково тебе там, таково и мне! Только тебе посуше. А коли хотишь, сейчас и сырость тебе будет! Побег за водой, да женка в окошко утекла!
- Что еще? - спрашивает штейгер.
- Ребят-сирот жаль, да и стариков тоже!
- А еще кого тебе жаль?
- Всех жаль! И в недрах убиенных и вдов их!
- Да ты, я вижу, угодник?
- Не угодник я, а только было бы у меня вдосталь деньги, я бы чистую богодельню воздвиг увечным да старым, а для нашего брата – баню.
- Многовато тебе на все это денег надо! - смеется штейгер. – Это, пожалуй, тыщ десять-пятнадцать золотом!
Помолчали.
- Тут я у вас спросить желаю, говорит Иван, - насчет золота. Вот, к примеру, мы уголь копаем, а его, то есть, золото, как же?
- Тоже из земли копают!
- А как распознать?
- Желтое оно, и не ржавеет.
- А коли ржавеет?
- Значит не золото!
- Ага! Понятно!
- А много ли надо, чтоб на пятнадцать тыщ?
Тут начальник не выдержал. Расхохотался! Да, ну тебя, уморил!
- А все-таки! - не отстает Иван.
- Если всерьез, то с полпуда надо.
На этом и кончился их разговор. Ушел штейгер.
Только с той самой поры случилось с Иваном что-то. Нраву он был не очень компанейского, а то и вовсе стал людей сторониться. Днями сидит за породным отвалом и вроде бы ищет что-то. Как подойдет к нему кто прячет от людского глазу то, что в отвале нашел.
У хлебной лавки стали как-то разыгрывать его мужики:
- А что, Ваня, ищешь в породе? Сказал бы нам!
А он серьезно так им отвечает:
- До поры не скажу. Со временем все узнаете!
Подняли тут его на смех, он же в сердцах им:
- Для вас же стараюсь!
Удивились все. Блаженный, что ли? Однако оставили в покое.
Замечают люди, что с каждым днем веселее становится Иван. Если какая молодка от мужа-пьянчужки плачет, подойдет к ней и ласково скажет:
- Потерпи, голубка еще чуть! Скоро все изменится к лучшему.
Старым сулил в скором времени чистое и сытое житье.
Прозвали на руднике Ивана – Чудным.
Неймется, все же любопытным: что же такое затеял Иван? Был один сорвиголова Бутчик Леонтий. Подкрался он к спящему Ивану и стал рыться в его лохмотьях. Глядь: мешок тяжелый-претяжелый. Сунул он руку в тот мешок, а там россыпи железного колчедана так и переливаются в руке, будто золото. Прибежал на рудник Леонтий и всем протрепался, что видел.
Все поняли люди: и чудаковатость доброго человека и неумелую его скрытность. Оставили в покое.
Вскоре объявил всем Иван, что идет он в уездный город Бахмут и когда воротится оттуда, начнет он строить для угольщиков баню, а для стариков и сирот богодельню.
Грустно глядели рудничные на просветленного человека с тяжелым мешком за плечами.
... А шахту так и прозвали "Чудный Иван".
Не так давно выработалась эта шахта. Кто на ней работал, тот помнит, что в породе часто железный колчедан попадался по виду от золота неотличимый.
Евгений Коновалов
