Прогуливаясь однажды по вечернему Донецку, я шёл по площади, носящей имя нашего славного вождя. Недалеко от памятника увидел стоящих людей. Оказалось, что это группа активистов, старых борцов за старые идеи, под «Марсельезу», звучавшую из старенького магнитофона, хулила всё подряд. Чуть поодаль, женщина в возрасте держала в руках пачку газет с яркими заголовками.
- А почему бы и нет…? - подумал я, двинувшись к ней за «халявной» информацией, но за пару шагов глянул в женские глаза, и наткнулся на два, не по возрасту пылающих уголька.
- Иди, иди, буржуй, - услышал я её злой шепчущий голос.

Любить – это не значит смотреть
друг на друга, любить – значит
смотреть в одном направлении.
(Антуан де Сент-Экзюпери).

Сегодня моё сознание рвётся в стратосферу, а ноги послушно плетутся рядом с женой. Вопреки кажущейся безропотности духа, душа всё же ликует – обычное дело, потому что, в эти минуты, весь мир преклоняет передо мною колено в глубокой зависти из-за моей независимости к похмельному синдрому. Но это – сегодня, а вчера… Вчера я не наслаждался радостью застольной жизни. Я… страдал. За каких-то злосчастных пятнадцать-двадцать минут, работа и семья стали не так важны, все существующие условности, с которыми я мирно уживался, переместились на второй план. Вчера лопнул ещё один старый добрый миф о человеческой доброте и красоте, согревавший мою душу добрых четыре десятка лет, и я… напился вдрызг, в стельку, без явной, казалось, на то причины для окружающих.

Мужчина, на вид около сорока лет, среднего роста, в хорошо сшитом костюме, с книгой в руке, остановился на пересечении центрального проспекта и «Негробанка». Несколько минут постоял, задумчиво поглядывая то на позолоченные купола строящегося храма «Волшебства», то на национальный флаг, гордо развивающийся над городским рынком. Что-то решив для себя, он повернул в сторону «банка».
Наш будущий герой пошел вдоль жемчужных улыбок, выстроившихся в шеренгу «славян шоколадного цвета». Подойдя к крайнему, развернул книгу – вместо взятой оттуда одной зеленой купюры, «кассир» положил несколько отечественных. Бессловесная операция заняла не больше минуты.

Август, последняя пятница месяца. Вечерняя электричка в одной из русских «губерний». Едут студенты, едут командировочные на выходные, после честно отработанной пятидневки, едет прочий народ по своим делам. Вагоны набиты битком. Местами – давка, сравнимая разве что с поездками в теплушках, времён гражданской войны, или насильственных миграций. Перед остановками, желающим сойти, приходится, чуть ли не в бой вступать с другими пассажирами, а всё из-за того, что тем, бедным, просто нет возможности уступить дорогу.

Можно по-разному трактовать слово Родина.
Где она, наша Родина?
Там, где мы родились? Там, где мы живем? Или где умираем?
Что мы можем предать, или отдать жизнь за кусочек земли – своей, опять же – чужой? Какой мерой определяется та страшная пропасть между этими двумя поступками?
Некоторые с легкостью теряют, потом находят, вновь отказываются и вновь обретают, словно перелетные птицы: на какой скале свили гнездо – там и Родина.

Я, наверно, кошка – на четыре лапы,
Взгляд лукаво-честный, а в душе беда.
Даже жаль немножко – не умею плакать,
Ну не любят кошки, чтоб из глаз вода.
Кошки верят в чудо, почему ж не верить?
Чудо есть на свете, только далеко…
Кошки с гордым видом открывают двери,
Пьют вино из чашки, тьфу ты, молоко.
Кошки любят сильно, преданно, но тайно.
Ждут тебя с работы, сидя у дверей.
А когда приходишь, жмурятся – случайно
Здесь я оказалась, заходи скорей.
Кошка нестерпимо, яростно и твердо
Знает – есть у Бога свой особый счет.
Счет, в котором цифры скачут год за годом,
А спасает душу тот, кто дома ждет.

И по душе пройдясь тяжелой конницей,
И по сердцу безжалостною ратью,
Я шлюхою последней, не любовницей
Беспечно отдаюсь твоим объятьям.
Разнузданною и хмельной бывалою
Я жизни этой раненая спутница.
Укутав плечи теплым одеялом,
Я сказку сочиняю. Вдруг получится?
Все слезы – только дождь на подоконнике,
Все нервы, как струна гитары гения.
И поздно, чтоб искать судьбы виновника,
И поздно, чтоб сдержать уже падение.

После того, как агония «перестройки» вступила в свою завершающую фазу, закрыли одну из лучших шахт центрального района Донбасса в Никитовском районе г. Горловки, где работали проходчиками два друга, жители г. Артемовска. Обосновавшись потом на шахте соседнего, прилегающего района (моего), вербованным (шутливый статус иногородних шахтеров, да и не только, присваиваемый коллегами), приходилось тратить на дорогу больше времени, так как наш городок находится несколько в стороне от магистральных трасс, ведущих к их дому.