Гость из ниоткуда
Пролог
Чуть больше сорока лет тому в журнале «Москва» увидел свет роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». В то время ошеломленные читатели спрашивали» - Может ли быть такое? – Может! – сказал один мой приятель.
… Был этот Леонид, кстати, чуточку странноват, постоянно задумчив и отрешен от всего, чем обыкновенно заняты молодые люди. Рассказал он мне историю в которую поначалу верилось с трудом, но основательно поразмыслив и «прокрутив» его информацию пришел и я к выводу, что чем черт не шутит, пока Бог спит, тем более, что в рассказе Леонида совпадало все: географические названия, даты и собственные имена кадиевчан, которых я знал лично.
Упраздняло сомнение и то, что в его рассказе все увязывалось с представлениями о давно канувших событиях, например, таких как, - что представлял собой наш город в начале прошлого века, что значилось под аббревиатурой ЮРДМО, или что искали в Кадиевке деникинцы – все это подвигало на некоторый экскурс в минулое.
Проштудировав и покопавшись в кратком былом города я узнал, что еще в 1904-1906 годах большую активность в Кадиевке проявило Южно-Русско-Днепровское металлургическое общество, прибравшее попутно к рукам угольные рудники региона. Создание крупнейших объединений свидетельствовало о перерастании промышленного капитала в монополистический. Кадиевка была представлена в этом синдикате крупнейшим монополистом Ясюкевичем, - директором-распорядителем и председателем правления ЮРДМО.
В высших финансовых кругах Российской империи уже тогда вполголоса поговаривали о неких таинственных схемах и теневом Банке. Кое-кто даже подсчитал, что учет и наличие кредитно-дебитового сальдо превышает официально предоставленную цифру в несколько раз. Куда просачивалась разница – никто не имел понятия, и если доверять всему этому, то уже к 1917 году в каких-то мифических пространствах оставался лежать немалый эквивалент золотого актива.
Знал ли генерал Деникин про эти деньги? Наверняка знал, - вот почему пообещав своей армии отыскать эти активы, хотел тем самым сохранить Белое движение. Существует туманные свидетельства того, как Б.Савинков, прискакав на Дон, долго и упорно уговаривал генерала Алексеева идти походом на Кадиевку. Зачем, почему только на Кадиевку?
Но все это, разумеется, только измышления и домыслы, служащие для построения фантастических повествований.
1.Метель. Слепцы.
Из памяти Леонида не выходит эта стервозно-разъяренная зима 1947 года и образ его тридцатилетней матери, искаженной приступами подмышечных болей. Помнит он, как заплакала беспомощно родимая в медкабинете, когда доктор Филинзат пожав плечами сказала: - Знаете, у Вас эктимный фоликулит, дорогая, а по простонародному – «сучье вымя». Вам бабушку искать надо, Вы понимаете! Бабушку!
Помнит, как стыдливо бродила его образованная мать по кадиевскому базару, перешептываясь с цыганками, чтобы устроили они ей встречу с Лушенькой, продающей в закатанный хлебный шарик живую вошь, ото всех, якобы, хворей, и наипервейшим образом от желтухи, чесотки и прочей коросты. Да не напала на ту Лушеньку мать. Пресек ту цыганку главный санитарный врач Лакшин с базарным милицейским сержантом Свинуховым. Однако подсунули таки мамаше один адресок.
Злобен был февраль в том году…. И был вечер с пургой и заносами. Шел Ленька (Леонид) с ней куда-то вниз от стадиона в сторону Смолянки-реки, а мать все говорила про красивую довоенную жизнь, как было тогда сытно и какие приятные держались в городе воздуха. Шли долго, пока не стало для них очевидным, что неудачен их поход, что сбились они с пути бесповоротно в такую метель.
Замерзая ломились они в чьи-то пределы, тонули в сугробах и Ленька плакал с перепугу. Тогда его образованная мама, крепко сжав сыновью руку и убыстрив ход сказала какой-то стих также про метель, каких-то двенадцать человек и того, кто в белом венчике из роз… - Смотри, это люди, - охнула вдруг мама, указывая на группу людей, выходящих из объятий пурги. – Вы на сходку? – спросил человек похожий на поводыря. Он о чем-то спрашивал и звуки исходящие с его языка прерывались астматической паузой. Запомнил пацан усыпляющее тепло крохотного жилища, заполненного народом. То было пристанище нищенствующих слепцов. В воздухе бродил запах прокисших кадушек перемешанный с махорчатой вонью. – Аннушка, к тебе на леченье, - сказал их встречный. К матери подошла молодка и увлекла больную в дыру, зашторенную грязным ситцем. Лёньку уложили в тряпье и дали конфетку-подушечку и он сосал эту замусоленную мякину, лежа в вонючем логове.
2. Созерцание дум. Гадатель. Уважительные слова.
Цепко запомнилось ему это событие, и еще тогда в детстве втемяшилось в его голову, что случилось такое с ним неспроста, и что в жизни его дальнейшей еще чем-то аукнется. А чуть позднее, уже годам к четырнадцати проявилась в нем опасная созерцательность собственных дум о неких тонких теориях и заквашивался в нем тупой и пока не осознанный процесс, туманно вещающий притчи о странном ношении в себе какого-то особливого таланта тайновидения.
В пятнадцать-шестнадцать он уже вполне предметно нащупал стезю управляющую душой. Умученный школой и непосильной алгеброй, он отдавался трудно доступной литературе о практических опытах Сен-Жермена, гаданиях Ленорман, картах «Таро» и «Ветвью вербены», допоздна просиживая над Папюсом, проясняя для себя что есть пентакль, символ или тайный знак. Он хотел большего, но у него не выходило. Леонид был либо скверный угадчик, или не знал предмет досконально. Нужно было еще что-то, а что – он не ведал.
Порой он убегал на базар и присев на корточки слушал слепого, а тот вперив в небо испорченные злокачественным бельмом глаза громко восклицал: - Гадаем по Книге Судьбы! Говорим, что было, что будет, что предстоит! Когда был свободен, клал Книгу в сторону и чувствуя Ленькин присутственный дух произносил: - А это ты Лёня! И больше ничего не говорил, а подросток глядел на его злые морщины и вспоминал замусоленную конфетку. Впрочем, ничегошеньки (как Лёнька понял) слепой «тайного» и не знал. Когда расспрашивал его об этом, слепой только улыбался. Был он гадатель бездарного толка, которого больше занимали вещи бытовые, - у кого, к примеру, околела коза, или позовут ли его сегодня на помины.
Наезжал к слепому из Алчевска приятель, такой же как и он. Беседовали смеялись. Тут же в ларьке у самого трамвайного парка покупали на разлив водку. Сто граммов выливали прямо в бокал с пивом. Пить таким образом в ту пору считалось делом ядреным и очень мужским. Потом расходились по своим малоутешительным житейским углам. С поводырями. К вечеру.
3. В потаённых запасниках. Чтение под одеялом.
Приключилась у Леонида счастливая столичная служба. Был он прикомандирован рядовым к Военному книжно-архивному ведомству. Днями торчал в подвальных запасниках Центральной библиотеки. Что-то перебирал, что-то паковал и относил-приносил, что-то таскал и раскладывая по стеллажам подписывал, одним словом служил до той поры, пока не смекнул, что происходящее с ним есть не случайность, - что будто кто-то с умыслом окунул его в это книжное море назидая: - Вот тебе! Читай, набирайся ума, проглатывай.
За такое чтиво на гражданке уж точно упрятали бы! Редчайшие книги, от фолиантов экспроприированных когда-то у буржуев с уникальнейшими факсимиле до самиздатовских раритетных буклетов, а главное – всё в навал, всё бестолково, грешное с праведным, одним словом – армейская бестолковщина и неразбериха.
Полез он как-то в самые дальние углы, где пыль и тлен. Включил подслеповатую лампочку и прочитав название отдела вдруг осёкся, чувствуя как пробежали по спине мурашки, как столбенея сводит его судорога, а там еще дальше бирочка такая приклеена: «Оккультизм, магия, отечественные и зарубежные опыты». Подумал: неужели началось? Годами к этому шло ведь. Вот он кладезь! Этой же ночью был пробужден фразой: «Только прелюдия. Это только прелюдия».
Читать в хранилищах запрещалось. Выбранную вещь выносил, упрятав в гимнастерке под ремнем. Никто никого не обыскивал. Штудировал в кельи для писарей, библиотекарей и архивщиков, в солдатской половине пушкарского флигеля, что напротив бывших Ворошиловских казарм. Читал, укрывшись одеялом при свете фонарика в убийственной тишине и темени под аккомпанемент тематики потусторонних откровений и ужасов, выстроенных на интонациях формул Каббалы, инкубизма и феноменов первого и второго нематериального Энса. И так продолжалось без малого тысяча дней. А затем был дембель и возвращение в степную Кадиевку. Тогда на календаре был обозначен 1958 год.
4. Разочарование. Демонизм духовных потерь.
… И все здесь было как и прежде: с засухой, суховеем, незыблемой печалью полей и заурядной скукой. Орали свои толстогубые песни шахтные и заводские трубы и неизбежная повсюду пыль оседала на листву городских зеленей. Его город трудился и корпел неустанно. Уходили под землю за углем люди, стояли у домен, пчелоподобно лепили глиной химики свои хитроумные печи. А он (Леонид) еще не отошедший от московского зазеркалья и сиянья рубиновых звезд методично взбирался на загородние холмы и со стороны Головиновских отдалений созерцал город, уподобясь ветхозаветному образу возвратившемуся в землю обетованную. - Вот теперь уже здесь навеки и навсегда, - думал Леонид…. «И будешь ты хранить город твой и лелеять, и станет он домом твоим и хлебом твоим, теплом и тьмою, и склепом твоим и для потомков во веки веков».
Еще не разобравшись с трудоустройством приобрел затею болтаться по людным местам приноравливая себя (после житья столичного) к провинциальному быту. И среди людей, как и во всем прочем не отметил он перемен. Все было на своих местах: функционировали кинотеатр, дворец, различные комитеты и статуи великих были еще не сброшены с пьедесталов, и львы стерегли городской сквер с фонтанирующими рыбами равновеликими в размерах, возвышался круторогий олень у пожарной каланчи и не снимал с плеч шинели бдительный Феликс Эдмундов сын.
Как-то заметил Леонид слепого. Подошел. – «А это ты, - сказал вдруг гадатель. – Поднеси грамм сто пятьдесят. Горькой. Я это оценю. Принесешь? Сегодня я без удачи». И было сказано, и было сделано. А дальше видел Леонид как застрял посреди базара асфальтоукладчик, натурально провалившись передней каталкой в слабый грунт, и бегал вокруг него базарный участковый Воробьев с известной спекулянткой Марией Песочиной, кудахтающей на весь белый свет: - Нельзя грызть землю! Тут весь базар изрыт под погребами. Здесь куда не ступни – одни подвалы, ледники и кагаты! Я знаю! Мой Антип Тимофеевич сам их ковырял! Воробьев, запрещай работу! Пропал базар! Сейчас сквозь землю уйдет!
…. Засыпая на своей тихой Мичуринской улице Леонид краем сознания еще успел отметить, что теперь все пойдет вот так, как сегодня – буднично и накатано. То чего ожидал – не пришло. Не явилось ему, не обозначилось. Зряшными оказались его знания. Всё коту под хвост. А ведь так хотелось в жизни чего-то необычного….
5. Кот-мурлыка. Он же букмекер. Гадкие разговорчики.
Тот, кто неистово чего-нибудь хочет – всегда добивается. Когда в теплое августовское предвечерье возвращался с Алмазнянского Холодного пруда, увидел Леонид в трамвайной сутолоке человека. Кругленькое личико, румяное и усатенькое. Ну не мужчина, а прямо этакий котик. Гипсово-копилочной мурлыка. Маленькая шляпка, бирюзовый запонки, безликий, убогий чемоданчик, - самый что ни на есть непристойнейший вариант пародии на гастролера из филармонии, а впрочем, было в нем что-то и от букмекерского сословия.
Видел Леонид таких на московских ипподромах, ажитирующих в забегах похоронных кляч. Бойко спрыгнув с подножки, притиснулся бочком к Леониду, со сверхнормативной пышностью спросил нахально: - Вы когда-нибудь присутствовали на сходке побирушек, о какое уважение к регламенту, не правда ли?! Леонид оторопел: - Мы разве знакомы? – А как же! – запрыгал котик. – Еще как знакомы! Духовно сообщались в минооборонном книгохранилище, и про базарно-медицинские курьезы вашей маменьки помню во вьюжные дни! Да что мы стоим, ведите, ведите меня, я же гостюшка ваш дорогой! А вы что это так вдруг побледневши, а? Не надо смыкаться, рожек у меня нет, некстати сейчас рожки-то, не с кем бодаться… .
Развалившись на скамье в Леонидовом саду сыпал гость неиссякаемо-скабрезной эскападой, не допуская при этом пауз, - напористо, абстрактно, раздергивая фразы на иносказательные фрагменты, неудобоваримые и пошлые. Казалось, что изъяснялся не человек, а работала говорящая машина, запрограммированная на абсурд, нелепицу и цинизм. Леонид растерялся, но придя в себя для приличия предложил чаю. – Что вы, что вы, - запротестовал тот, - я никогда ничего не пью, а уж не ем, так тем более. Если вам хочется, можете отправляться в чайную, а я тем временем полюбуюсь цветами, кстати, вы читали «Иранскую книгу о царях»? Там есть завидный трактат о розах. Весьма премудрая писанина. Сейчас я гляжу на это алое диво, лепестки которого напоминают мне распухшую от желания вульву. Воображение талантливого человека может подрисовывать рядышком церемониального соловья касающегося своим перышком её причинного места.
Вы чувствуете во мне эстета? Имей я дар живописца, натворил бы немало! Председателя Высшей Директории Всемирного Обоняния господина Хорна я изобразил бы главным надсмотрщиком планетарного розария, стоявшим у его врат в ортопедических ботинках. Леонид, я вижу вы не слушаете, принимая меня за паршивую бабушку с длинным язычком.
Где вы будете спать, в комнате, или в гамаке, уже поздно, - спросил Леонид.
Еще не знаю. Может быть здесь прямо на скамейке, а может в Цюрехе. Если передумаю, то заночую у Аэция. Сейчас он ставит интересный опыт с корнями травы Гильема Su beirette. Помогает от ломкости ногтей и кашля у овец…
6. Подземные пустоты. Что ищут в глубинках.
Но ни в Цюрих, ни к тайному врачевателю гость не улетучился. Утром Леонид застал его бодрствующим на той же скамье, у раскидистой яблони. Он был серьезен и собран. – Вчера я нес ахинею и глупость, тестируя ваше терпение, с проверкой на вшивость. Прошу прощения. Этою ночью я слонялся по вашему городу, ощущая под ногами громадные пустоты, в которых мог бы поместиться Париж с его предместьями. Но этого мало. Я был удивлён рукотворными образованиями пирамидальных насыпей, внутри которых бушует магма, газы и сера. Я заостряюсь на этих качествах таких искусственных насыпей, потому что они сродни моему пламенному духу. Множество системных пустот шахтными не назовешь. Скорее это похоже на лабиринт, удобный для хранилищ. Собственно, поэтому я здесь.
Дорогой Леонид, вам известно, что ищут в отсеках затонувших бригантин в глубинах Карибских морей? Вижу что знаете! Вот и отлично. Но искать под водой и в земле – чревато…. Люди гибнут за металл, слыхали? Когда-то эту мысль я подсказал одному гениальному немцу. Впрочем, он разочаровал меня… я оказался плохим кукловодом. Ну, да дело прошлое. – Мне нужен ваш слепой, - сказал гость. – Вернее не сам слепой, а его гадательная книга, но даже и не книга, а семнадцатая страница. Там все обозначено. И еще: намекните ему при случае, пусть остерегается на перекрестках автомашин. Беднягу ожидает судьба несчастного Берлиоза. Но это я к слову….
7. Гадание на блюдечке. В подземелье. Фиаско.
Просил Леонид у слепого гадательную книгу. Не дал тот. Просил потом у него Леонид еще семнадцатую страницу. Полистал незрячий и от удивления даже присвистнул, хотя не водится такого у слепцов. Свист для них дурной признак. Не оказалось в книге этой страницы. Почему? – никто не знает.
- Не беда сказал гость. – Зеркальце есть? Что нету? Тогда давайте блюдце с водой – можно и на водичке!
Волочет он Леонида в Комнаты потемнее. Закрывает ставни. Ставит блюдце на стол. Накрывает черным. Трясущаяся рука. Восклицает: - Центр его – Тернер, Кватернер и Саптернер! Двадцать две буквы помещенные по кругу – это символ изречений! Явись дух Сашаель, укажи!
А Леониду плохо. Плывет, кружит в зеленоватом дыму. Красиво смеркалось, когда приблизились к полтаргейсному дому. Вызвал гость Сущность. Из небытия. Не помнит Леонид как в один миг очутились на другой стороне города. Там же и улица Театральная, а Мира – невдалеке. Дальше – крутояр рудничный с выходом-подкопом. Это уже метрах в двухстах к югу. Не впускала их темень. Гаснет пламя. И тогда сотворена была черная молитва того третьего, вышедшая из брюха, клокочущего от переизбытка поганого наполнения. Вытащен был из чувала лик головоподобный, зловонный упырь Ибикус и насажан на посох. Тогда осветилось и пошли они в ходы. Кто и когда прокопал их – не было никакой ясности.
Брели долго, оставляя за собой распущенную нить от заблуждения. Бежал там во тьме поток скор и не гремуч, неприятен и холоден, хотя совсем и не глубок. – Надо бы остановиться попить, - сказал он (гость).
Вчера вы утверждали, что никогда не пьёте, - сказал Леонид.
Это не вода. Это выпот сущих. Если бы вы были мумией, то наверняка знали, - пояснил гость загадочно и келейно.
…. Но отчего Леониду снова так некомфортно душно и обморочно? Ах, да он ведь уже стар, беззуб, согбен и ужасен внешним безобразием. Мозг его забит трухой и мерзостью, той самой, что усвоил прежним чтением. И бежит, и скачет он за гостем состарившимся псом, кляня своё прежнее любопытствующее щенячество. Вот у него даже и ошейник фамильный, а в том гербе – роза и бубен. Что это означает? Гостюшка на ходу твердит однозначно о «Чтениях первого и второго дня».
Тоже малопонятно что. Внутри его сущности холод и жизнь снегов, а монтаж его текстов потусторонен выбухами предсказаний. Наткнулись на встречный ходок, дальше – развилка, а за нею чугунная дверь. Конец походу! Тупиковая утычка. Сели. Пошла тут пошаливать стуками грузная ночь, точно в третьем (или четвертом?) Дантевом круге с явлениями жути. Повел тут гостюшка-котик рукой и снял наваждения. Встал в рост. Хватит! Прислушался. Учуял, что там, вверху, на земле рассвет. Ткнул пальчиком в дверь, она и рассыпалась трухляво, потом углядев порожние сундучатые короба, сказал зловредно: - Поздно! Опередил меня тот, что посильнее….
На стене углем значилось: «Петр Фатуев из наркомфина. Страна РСФСР. 1923 год».
Эпилог
Сбылось таки речение гостюшкино. Погиб слепой гадатель под колесами автомашины, ну да впрочем был он не единственный из прорицателей кадиевских. Много их было ещё: Федя Сацьков, Вася бесфамильный, Лунев Сергей, да ещё кто-то….
Многие давно на небесах. Помер и знакомый мой Леонид в 1999 году. От задумчивой болезни помер. Его состарившаяся мама показала его дневник, где он незадолго до кончины сделал запись: «Магия – это клокочущий космос, и если ты слаб, лучше в неё не входи».
Чуть больше сорока лет тому в журнале «Москва» увидел свет роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». В то время ошеломленные читатели спрашивали» - Может ли быть такое? – Может! – сказал один мой приятель.
… Был этот Леонид, кстати, чуточку странноват, постоянно задумчив и отрешен от всего, чем обыкновенно заняты молодые люди. Рассказал он мне историю в которую поначалу верилось с трудом, но основательно поразмыслив и «прокрутив» его информацию пришел и я к выводу, что чем черт не шутит, пока Бог спит, тем более, что в рассказе Леонида совпадало все: географические названия, даты и собственные имена кадиевчан, которых я знал лично.
Упраздняло сомнение и то, что в его рассказе все увязывалось с представлениями о давно канувших событиях, например, таких как, - что представлял собой наш город в начале прошлого века, что значилось под аббревиатурой ЮРДМО, или что искали в Кадиевке деникинцы – все это подвигало на некоторый экскурс в минулое.
Проштудировав и покопавшись в кратком былом города я узнал, что еще в 1904-1906 годах большую активность в Кадиевке проявило Южно-Русско-Днепровское металлургическое общество, прибравшее попутно к рукам угольные рудники региона. Создание крупнейших объединений свидетельствовало о перерастании промышленного капитала в монополистический. Кадиевка была представлена в этом синдикате крупнейшим монополистом Ясюкевичем, - директором-распорядителем и председателем правления ЮРДМО.
В высших финансовых кругах Российской империи уже тогда вполголоса поговаривали о неких таинственных схемах и теневом Банке. Кое-кто даже подсчитал, что учет и наличие кредитно-дебитового сальдо превышает официально предоставленную цифру в несколько раз. Куда просачивалась разница – никто не имел понятия, и если доверять всему этому, то уже к 1917 году в каких-то мифических пространствах оставался лежать немалый эквивалент золотого актива.
Знал ли генерал Деникин про эти деньги? Наверняка знал, - вот почему пообещав своей армии отыскать эти активы, хотел тем самым сохранить Белое движение. Существует туманные свидетельства того, как Б.Савинков, прискакав на Дон, долго и упорно уговаривал генерала Алексеева идти походом на Кадиевку. Зачем, почему только на Кадиевку?
Но все это, разумеется, только измышления и домыслы, служащие для построения фантастических повествований.
1.Метель. Слепцы.
Из памяти Леонида не выходит эта стервозно-разъяренная зима 1947 года и образ его тридцатилетней матери, искаженной приступами подмышечных болей. Помнит он, как заплакала беспомощно родимая в медкабинете, когда доктор Филинзат пожав плечами сказала: - Знаете, у Вас эктимный фоликулит, дорогая, а по простонародному – «сучье вымя». Вам бабушку искать надо, Вы понимаете! Бабушку!
Помнит, как стыдливо бродила его образованная мать по кадиевскому базару, перешептываясь с цыганками, чтобы устроили они ей встречу с Лушенькой, продающей в закатанный хлебный шарик живую вошь, ото всех, якобы, хворей, и наипервейшим образом от желтухи, чесотки и прочей коросты. Да не напала на ту Лушеньку мать. Пресек ту цыганку главный санитарный врач Лакшин с базарным милицейским сержантом Свинуховым. Однако подсунули таки мамаше один адресок.
Злобен был февраль в том году…. И был вечер с пургой и заносами. Шел Ленька (Леонид) с ней куда-то вниз от стадиона в сторону Смолянки-реки, а мать все говорила про красивую довоенную жизнь, как было тогда сытно и какие приятные держались в городе воздуха. Шли долго, пока не стало для них очевидным, что неудачен их поход, что сбились они с пути бесповоротно в такую метель.
Замерзая ломились они в чьи-то пределы, тонули в сугробах и Ленька плакал с перепугу. Тогда его образованная мама, крепко сжав сыновью руку и убыстрив ход сказала какой-то стих также про метель, каких-то двенадцать человек и того, кто в белом венчике из роз… - Смотри, это люди, - охнула вдруг мама, указывая на группу людей, выходящих из объятий пурги. – Вы на сходку? – спросил человек похожий на поводыря. Он о чем-то спрашивал и звуки исходящие с его языка прерывались астматической паузой. Запомнил пацан усыпляющее тепло крохотного жилища, заполненного народом. То было пристанище нищенствующих слепцов. В воздухе бродил запах прокисших кадушек перемешанный с махорчатой вонью. – Аннушка, к тебе на леченье, - сказал их встречный. К матери подошла молодка и увлекла больную в дыру, зашторенную грязным ситцем. Лёньку уложили в тряпье и дали конфетку-подушечку и он сосал эту замусоленную мякину, лежа в вонючем логове.
2. Созерцание дум. Гадатель. Уважительные слова.
Цепко запомнилось ему это событие, и еще тогда в детстве втемяшилось в его голову, что случилось такое с ним неспроста, и что в жизни его дальнейшей еще чем-то аукнется. А чуть позднее, уже годам к четырнадцати проявилась в нем опасная созерцательность собственных дум о неких тонких теориях и заквашивался в нем тупой и пока не осознанный процесс, туманно вещающий притчи о странном ношении в себе какого-то особливого таланта тайновидения.
В пятнадцать-шестнадцать он уже вполне предметно нащупал стезю управляющую душой. Умученный школой и непосильной алгеброй, он отдавался трудно доступной литературе о практических опытах Сен-Жермена, гаданиях Ленорман, картах «Таро» и «Ветвью вербены», допоздна просиживая над Папюсом, проясняя для себя что есть пентакль, символ или тайный знак. Он хотел большего, но у него не выходило. Леонид был либо скверный угадчик, или не знал предмет досконально. Нужно было еще что-то, а что – он не ведал.
Порой он убегал на базар и присев на корточки слушал слепого, а тот вперив в небо испорченные злокачественным бельмом глаза громко восклицал: - Гадаем по Книге Судьбы! Говорим, что было, что будет, что предстоит! Когда был свободен, клал Книгу в сторону и чувствуя Ленькин присутственный дух произносил: - А это ты Лёня! И больше ничего не говорил, а подросток глядел на его злые морщины и вспоминал замусоленную конфетку. Впрочем, ничегошеньки (как Лёнька понял) слепой «тайного» и не знал. Когда расспрашивал его об этом, слепой только улыбался. Был он гадатель бездарного толка, которого больше занимали вещи бытовые, - у кого, к примеру, околела коза, или позовут ли его сегодня на помины.
Наезжал к слепому из Алчевска приятель, такой же как и он. Беседовали смеялись. Тут же в ларьке у самого трамвайного парка покупали на разлив водку. Сто граммов выливали прямо в бокал с пивом. Пить таким образом в ту пору считалось делом ядреным и очень мужским. Потом расходились по своим малоутешительным житейским углам. С поводырями. К вечеру.
3. В потаённых запасниках. Чтение под одеялом.
Приключилась у Леонида счастливая столичная служба. Был он прикомандирован рядовым к Военному книжно-архивному ведомству. Днями торчал в подвальных запасниках Центральной библиотеки. Что-то перебирал, что-то паковал и относил-приносил, что-то таскал и раскладывая по стеллажам подписывал, одним словом служил до той поры, пока не смекнул, что происходящее с ним есть не случайность, - что будто кто-то с умыслом окунул его в это книжное море назидая: - Вот тебе! Читай, набирайся ума, проглатывай.
За такое чтиво на гражданке уж точно упрятали бы! Редчайшие книги, от фолиантов экспроприированных когда-то у буржуев с уникальнейшими факсимиле до самиздатовских раритетных буклетов, а главное – всё в навал, всё бестолково, грешное с праведным, одним словом – армейская бестолковщина и неразбериха.
Полез он как-то в самые дальние углы, где пыль и тлен. Включил подслеповатую лампочку и прочитав название отдела вдруг осёкся, чувствуя как пробежали по спине мурашки, как столбенея сводит его судорога, а там еще дальше бирочка такая приклеена: «Оккультизм, магия, отечественные и зарубежные опыты». Подумал: неужели началось? Годами к этому шло ведь. Вот он кладезь! Этой же ночью был пробужден фразой: «Только прелюдия. Это только прелюдия».
Читать в хранилищах запрещалось. Выбранную вещь выносил, упрятав в гимнастерке под ремнем. Никто никого не обыскивал. Штудировал в кельи для писарей, библиотекарей и архивщиков, в солдатской половине пушкарского флигеля, что напротив бывших Ворошиловских казарм. Читал, укрывшись одеялом при свете фонарика в убийственной тишине и темени под аккомпанемент тематики потусторонних откровений и ужасов, выстроенных на интонациях формул Каббалы, инкубизма и феноменов первого и второго нематериального Энса. И так продолжалось без малого тысяча дней. А затем был дембель и возвращение в степную Кадиевку. Тогда на календаре был обозначен 1958 год.
4. Разочарование. Демонизм духовных потерь.
… И все здесь было как и прежде: с засухой, суховеем, незыблемой печалью полей и заурядной скукой. Орали свои толстогубые песни шахтные и заводские трубы и неизбежная повсюду пыль оседала на листву городских зеленей. Его город трудился и корпел неустанно. Уходили под землю за углем люди, стояли у домен, пчелоподобно лепили глиной химики свои хитроумные печи. А он (Леонид) еще не отошедший от московского зазеркалья и сиянья рубиновых звезд методично взбирался на загородние холмы и со стороны Головиновских отдалений созерцал город, уподобясь ветхозаветному образу возвратившемуся в землю обетованную. - Вот теперь уже здесь навеки и навсегда, - думал Леонид…. «И будешь ты хранить город твой и лелеять, и станет он домом твоим и хлебом твоим, теплом и тьмою, и склепом твоим и для потомков во веки веков».
Еще не разобравшись с трудоустройством приобрел затею болтаться по людным местам приноравливая себя (после житья столичного) к провинциальному быту. И среди людей, как и во всем прочем не отметил он перемен. Все было на своих местах: функционировали кинотеатр, дворец, различные комитеты и статуи великих были еще не сброшены с пьедесталов, и львы стерегли городской сквер с фонтанирующими рыбами равновеликими в размерах, возвышался круторогий олень у пожарной каланчи и не снимал с плеч шинели бдительный Феликс Эдмундов сын.
Как-то заметил Леонид слепого. Подошел. – «А это ты, - сказал вдруг гадатель. – Поднеси грамм сто пятьдесят. Горькой. Я это оценю. Принесешь? Сегодня я без удачи». И было сказано, и было сделано. А дальше видел Леонид как застрял посреди базара асфальтоукладчик, натурально провалившись передней каталкой в слабый грунт, и бегал вокруг него базарный участковый Воробьев с известной спекулянткой Марией Песочиной, кудахтающей на весь белый свет: - Нельзя грызть землю! Тут весь базар изрыт под погребами. Здесь куда не ступни – одни подвалы, ледники и кагаты! Я знаю! Мой Антип Тимофеевич сам их ковырял! Воробьев, запрещай работу! Пропал базар! Сейчас сквозь землю уйдет!
…. Засыпая на своей тихой Мичуринской улице Леонид краем сознания еще успел отметить, что теперь все пойдет вот так, как сегодня – буднично и накатано. То чего ожидал – не пришло. Не явилось ему, не обозначилось. Зряшными оказались его знания. Всё коту под хвост. А ведь так хотелось в жизни чего-то необычного….
5. Кот-мурлыка. Он же букмекер. Гадкие разговорчики.
Тот, кто неистово чего-нибудь хочет – всегда добивается. Когда в теплое августовское предвечерье возвращался с Алмазнянского Холодного пруда, увидел Леонид в трамвайной сутолоке человека. Кругленькое личико, румяное и усатенькое. Ну не мужчина, а прямо этакий котик. Гипсово-копилочной мурлыка. Маленькая шляпка, бирюзовый запонки, безликий, убогий чемоданчик, - самый что ни на есть непристойнейший вариант пародии на гастролера из филармонии, а впрочем, было в нем что-то и от букмекерского сословия.
Видел Леонид таких на московских ипподромах, ажитирующих в забегах похоронных кляч. Бойко спрыгнув с подножки, притиснулся бочком к Леониду, со сверхнормативной пышностью спросил нахально: - Вы когда-нибудь присутствовали на сходке побирушек, о какое уважение к регламенту, не правда ли?! Леонид оторопел: - Мы разве знакомы? – А как же! – запрыгал котик. – Еще как знакомы! Духовно сообщались в минооборонном книгохранилище, и про базарно-медицинские курьезы вашей маменьки помню во вьюжные дни! Да что мы стоим, ведите, ведите меня, я же гостюшка ваш дорогой! А вы что это так вдруг побледневши, а? Не надо смыкаться, рожек у меня нет, некстати сейчас рожки-то, не с кем бодаться… .
Развалившись на скамье в Леонидовом саду сыпал гость неиссякаемо-скабрезной эскападой, не допуская при этом пауз, - напористо, абстрактно, раздергивая фразы на иносказательные фрагменты, неудобоваримые и пошлые. Казалось, что изъяснялся не человек, а работала говорящая машина, запрограммированная на абсурд, нелепицу и цинизм. Леонид растерялся, но придя в себя для приличия предложил чаю. – Что вы, что вы, - запротестовал тот, - я никогда ничего не пью, а уж не ем, так тем более. Если вам хочется, можете отправляться в чайную, а я тем временем полюбуюсь цветами, кстати, вы читали «Иранскую книгу о царях»? Там есть завидный трактат о розах. Весьма премудрая писанина. Сейчас я гляжу на это алое диво, лепестки которого напоминают мне распухшую от желания вульву. Воображение талантливого человека может подрисовывать рядышком церемониального соловья касающегося своим перышком её причинного места.
Вы чувствуете во мне эстета? Имей я дар живописца, натворил бы немало! Председателя Высшей Директории Всемирного Обоняния господина Хорна я изобразил бы главным надсмотрщиком планетарного розария, стоявшим у его врат в ортопедических ботинках. Леонид, я вижу вы не слушаете, принимая меня за паршивую бабушку с длинным язычком.
Где вы будете спать, в комнате, или в гамаке, уже поздно, - спросил Леонид.
Еще не знаю. Может быть здесь прямо на скамейке, а может в Цюрехе. Если передумаю, то заночую у Аэция. Сейчас он ставит интересный опыт с корнями травы Гильема Su beirette. Помогает от ломкости ногтей и кашля у овец…
6. Подземные пустоты. Что ищут в глубинках.
Но ни в Цюрих, ни к тайному врачевателю гость не улетучился. Утром Леонид застал его бодрствующим на той же скамье, у раскидистой яблони. Он был серьезен и собран. – Вчера я нес ахинею и глупость, тестируя ваше терпение, с проверкой на вшивость. Прошу прощения. Этою ночью я слонялся по вашему городу, ощущая под ногами громадные пустоты, в которых мог бы поместиться Париж с его предместьями. Но этого мало. Я был удивлён рукотворными образованиями пирамидальных насыпей, внутри которых бушует магма, газы и сера. Я заостряюсь на этих качествах таких искусственных насыпей, потому что они сродни моему пламенному духу. Множество системных пустот шахтными не назовешь. Скорее это похоже на лабиринт, удобный для хранилищ. Собственно, поэтому я здесь.
Дорогой Леонид, вам известно, что ищут в отсеках затонувших бригантин в глубинах Карибских морей? Вижу что знаете! Вот и отлично. Но искать под водой и в земле – чревато…. Люди гибнут за металл, слыхали? Когда-то эту мысль я подсказал одному гениальному немцу. Впрочем, он разочаровал меня… я оказался плохим кукловодом. Ну, да дело прошлое. – Мне нужен ваш слепой, - сказал гость. – Вернее не сам слепой, а его гадательная книга, но даже и не книга, а семнадцатая страница. Там все обозначено. И еще: намекните ему при случае, пусть остерегается на перекрестках автомашин. Беднягу ожидает судьба несчастного Берлиоза. Но это я к слову….
7. Гадание на блюдечке. В подземелье. Фиаско.
Просил Леонид у слепого гадательную книгу. Не дал тот. Просил потом у него Леонид еще семнадцатую страницу. Полистал незрячий и от удивления даже присвистнул, хотя не водится такого у слепцов. Свист для них дурной признак. Не оказалось в книге этой страницы. Почему? – никто не знает.
- Не беда сказал гость. – Зеркальце есть? Что нету? Тогда давайте блюдце с водой – можно и на водичке!
Волочет он Леонида в Комнаты потемнее. Закрывает ставни. Ставит блюдце на стол. Накрывает черным. Трясущаяся рука. Восклицает: - Центр его – Тернер, Кватернер и Саптернер! Двадцать две буквы помещенные по кругу – это символ изречений! Явись дух Сашаель, укажи!
А Леониду плохо. Плывет, кружит в зеленоватом дыму. Красиво смеркалось, когда приблизились к полтаргейсному дому. Вызвал гость Сущность. Из небытия. Не помнит Леонид как в один миг очутились на другой стороне города. Там же и улица Театральная, а Мира – невдалеке. Дальше – крутояр рудничный с выходом-подкопом. Это уже метрах в двухстах к югу. Не впускала их темень. Гаснет пламя. И тогда сотворена была черная молитва того третьего, вышедшая из брюха, клокочущего от переизбытка поганого наполнения. Вытащен был из чувала лик головоподобный, зловонный упырь Ибикус и насажан на посох. Тогда осветилось и пошли они в ходы. Кто и когда прокопал их – не было никакой ясности.
Брели долго, оставляя за собой распущенную нить от заблуждения. Бежал там во тьме поток скор и не гремуч, неприятен и холоден, хотя совсем и не глубок. – Надо бы остановиться попить, - сказал он (гость).
Вчера вы утверждали, что никогда не пьёте, - сказал Леонид.
Это не вода. Это выпот сущих. Если бы вы были мумией, то наверняка знали, - пояснил гость загадочно и келейно.
…. Но отчего Леониду снова так некомфортно душно и обморочно? Ах, да он ведь уже стар, беззуб, согбен и ужасен внешним безобразием. Мозг его забит трухой и мерзостью, той самой, что усвоил прежним чтением. И бежит, и скачет он за гостем состарившимся псом, кляня своё прежнее любопытствующее щенячество. Вот у него даже и ошейник фамильный, а в том гербе – роза и бубен. Что это означает? Гостюшка на ходу твердит однозначно о «Чтениях первого и второго дня».
Тоже малопонятно что. Внутри его сущности холод и жизнь снегов, а монтаж его текстов потусторонен выбухами предсказаний. Наткнулись на встречный ходок, дальше – развилка, а за нею чугунная дверь. Конец походу! Тупиковая утычка. Сели. Пошла тут пошаливать стуками грузная ночь, точно в третьем (или четвертом?) Дантевом круге с явлениями жути. Повел тут гостюшка-котик рукой и снял наваждения. Встал в рост. Хватит! Прислушался. Учуял, что там, вверху, на земле рассвет. Ткнул пальчиком в дверь, она и рассыпалась трухляво, потом углядев порожние сундучатые короба, сказал зловредно: - Поздно! Опередил меня тот, что посильнее….
На стене углем значилось: «Петр Фатуев из наркомфина. Страна РСФСР. 1923 год».
Эпилог
Сбылось таки речение гостюшкино. Погиб слепой гадатель под колесами автомашины, ну да впрочем был он не единственный из прорицателей кадиевских. Много их было ещё: Федя Сацьков, Вася бесфамильный, Лунев Сергей, да ещё кто-то….
Многие давно на небесах. Помер и знакомый мой Леонид в 1999 году. От задумчивой болезни помер. Его состарившаяся мама показала его дневник, где он незадолго до кончины сделал запись: «Магия – это клокочущий космос, и если ты слаб, лучше в неё не входи».
Евгений Коновалов
Коментарів 7