Иду по городу - Часть VII: Перекрестки
Справка. Наркоман — человек, страдающий наркоманией. Наркомания — болезненное влечение к употреблению наркотиков (наркотические средства или наркотики — от греч. «Narkotikos» — приводящий в оцепенение) — веществ, способных вызывать своеобразное состояние одурманивания, опьянения и болезненное пристрастие к ним.
Да, в этой части «Иду по городу...» мне хотелось бы поведать читателю о жизненных перекрёстках той плеяды людей, кредо которых (об этом, честно говоря, писать морально тяжело и больно), перефразируя известное выражение «Ave, narkotikos, morituri te salutant!», таково: «Здравствуй, наркотик, идущие на смерть приветствуют тебя!». Ужасно?! Жуткий «символ веры», дикое «исповедание»!.. Нет, конечно, нет, я не тот специалист, который может конкретно, расставив все точки над «і», прояснить и объяснить феномен наркомании, этого заболевания — именно заболевания. Для этого у нас есть классные специалисты-профессионалы: психологи, психотерапевты, психиатры, наркологи и др. Ну а я — «Иду по городу»...
Право, я не могу не рассказать о встречах, разговорах, порой автобиографичных, с людьми, которые живут рядом с нами и среди нас, с людьми, несущими свой камень-крест, имеющими явное или тайное, вызывающие у большинства из нас презрение, отвращение, ненависть, да и, что говорить, частенько страх, клеймо — наркоман.
«Relate refero!» — Рассказываю рассказанное, то есть передаю, что слышал и... И видел (авт.). И еще одно перед тем, как приступить к повествованию. Прошу вас, уважаемые читатели, учесть самое главное (ибо уже неоднократно ставили мне вопросы о происхождении (рождении) моих творческих сюжетов): все то, что напечатано и, дай-то Бог, будет напечатано в нашем «Собеседнике», с «моих слов (рукописей) написано верно».
...В белых «Жигулях» седьмой модели их было трое: на заднем сиденье, полулежа, обнявшись, о чем-то шептались парень лет шестнадцати-восемнадцати и девчушка-«воробей», а на переднем, на месте водителя, откинувшись головой на подголовник, прищурив глаза, дремал рыхловато-плотный мужчина, как мне показалось, лет тридцати, резко бросающийся в глаза татуировкой на предплечье левой оголенной руки — испанский стилет, обвитый змеей. Для чего, с какой целью здесь стояли эти «Жигули», можно было легко догадаться: в этом районе двух заводов, глухих проездов и проулков, улиц и переулков, спадающих к центральному кладбищу, мне доводилось не раз сталкиваться с людьми, принимающими здесь «профилактические эйфорические инъекции». Обитатели местного жилого фонда и просто прохожие, идущие на остановки трамвая и маршрутных автобусов, уже настолько привыкли к разнородному медицинскому «хламу» (упаковки из-под различных «нехороших» лекарств, шприцы, иглы), если бы этот мусор однажды исчез, они бы наверняка, восприняли это как какой-то катаклизм. Нет, я не удивился, когда, повернувшись на голос, окликнувший меня по имени-отчеству, увидел Андрея, вышедшего из машины и стоявшего в раздумьях — подойти или нет?
Андрей, будучи еще мальчуганом школьных лет, жил со своими родителями неподалеку от школы-интерната №3 и, как все мальчишки, был подвижным, любопытным, компанейским, хотя, иногда, приходил к нам на тренировки по футболу, что-то агрессивно-беспечное бросалось в его поведении, настораживало какое-то завистливое высокомерное безразличие к окружающему миру и, в то же время, чувствовалась душевная боль отчужденного одиночества. Многие его ровесники не воспринимали Андрея как равного себе: сторонились, подчеркивая, желая этого или нет, что он для всех пришлый. Может, это происходило от того, что Андрей всегда был как-то вызывающе богато одет, мог небрежно, в присутствии ребят, переложить, вольно или невольно похваляясь, из одного кармана в другой несколько червонцев, как бы подчеркивая неофициально бедность своих сверстников. А кто из ребят в этом возрасте покладисто воспримет такие жизненные нюансы?
Желание тренироваться, играть у Андрея невозможно было отнять. Он как бы окунался в живую воду, он жил игрой — этой трудной, насыщенной спортивной работой, и чувствовалось, что в игре он обретал, как ни странно говорить это о мальчишке его лет, жизненную свободу. Да, жизнь без свободы — ничто. Но это мог полностью понять и прочувствовать, опираясь на определенный опыт, мало-мальски поживший взрослый человек, к которому жизнь уже предъявила свои счеты. К этой категории людей относил себя и я, его тренер. Но пацан, этот малыш-пацан, только что начинающий плести паутину-опору своей жизни... Откуда у него столь яростное стремление к свободе, откуда желание выраться из дефицитной душевной ямы, освободить свое «я», вырвать его из «равенства неравных»?
Чуть позже, несколько раз встретившись с его родителями по долгу службы и из человеческого уважения к этому мальчишке, я убедился еще раз в одной житейской истине — истине жестковато-справедливой, касающейся родительского «педагогического общепринятого деспотизма», последствия которого болезненно-трагично затем отзывались в сердцах и умах многих родителей, понявших (не поздно ли?!), что своим (еще раз подчеркну) «общепринятым деспотизмом», вольно или невольно отбирали у своих же детей свободу, достоинство и ...себя. Истина эта, которую «примерили» на Андрея (как и на многих детей его поколения и не только его) и стала его стартовой линией в никуда. Андрей рос, как «модно» говорить сейчас, как все. Вы нередко, дорогие читатели, встречали и встречаете такие выражения-нивелиры: «они (дети) сейчас все такие», «он что, хуже (лучше) других?», «почему у него (нее) есть, а у меня нет?!» — и так далее. Это же ересь! Не могут быть люди, а тем более, дети, все одинаковы — не могут! Это же не коллекция-набор-стандарт жучков, паучков, бабочек, засушенных, «успокоенных» эфиром. Даже при одной стати все они разные. Понимаете, разные!
В принципе, Андрею в чем-то повезло. Его мать, чуть чопорная, считающая себя интеллигентной дамой (хотя сколько мне пришлось с ней общаться, я так и не почувствовал себя рядом с ней интеллигентом, если верить изречению А. П. Чехова: «Тот человек интеллигент, рядом с которым сам себя чувствуешь интеллигентом»), две ступени условного классификатора детей (что-то в этом есть справедливое и честное) — «ребенок-неожиданность» и «ребенок-необходимость» — обошла: все-таки замужем, и судьба матери-одиночки ее минула, хотя, кто точно знает, где оно, счастье — счастье женщины и дитяти?! К сожалению, не пришлось Андрею, да и многим ребятам, соприкоснуться с «привилегиями» пятой ступени классификатора, стать «ребенком желанным», любимым, опорой будущности своих близких, продолжателем династии любящих его людей. А достались Андрею (не дай-то Бог вашим детям) третья и четвертая ступени: соразмерно-полужитейские, носящие условные имена «ребенок-игрушка» и «ребенок-подарок». Странное суждение? Нет! Его родители, с какой-то наивно-мещанской уверенностью людей, якобы знающих жизнь, стоящих на позиции «деньги — все», гордились «показательными выводами» своего дитяти, одетого как денди, в люди, превратив его в образцово-показательную игрушку, «пай-мальчика», исполняющего роль рекламного ролика их «элитно-обеспеченной семьи»: вот, мол, мы какие! А Андрею хотелось детства! И свободы. И он ее «получил».
Родители, устав от «показательных» семейных сериалов, от морально-умственных педагогических нагрузок, «сплавлять» стали сынка к бабушке — в «подарок», часто на выходные дни и каникулы, а с возрастом и на полную рабочую неделю: и сыт (деньги на питание бабушке выделяли аккуратно), и под присмотром. Одним словом, Андрей эту «свободу» принимал по-своему... Он стал реже и реже появляться на тренировках. Мои разговоры и встречи с родителями и бабушкой приводили к многозначительным «высокопрофессиональным» актёрским взглядам в мою сторону — «оно тебе надо?!». А реально на их устах звучала «похвала-лозунг», основой которого являлась догма: «в здоровом теле — здоровый дух». Недалекие люди! Они воспринимали, что спорт — это только лишь воспитание тела, познание мышц — силы кулака и ног! А истина заключается в обратном: здоровый дух — здоровое тело, и все остальное... А потом Андрей с родителями переехал в другой район города, и связь с ним у меня прервалась.
Да, я не удивился, увидев Андрея. Подошел, поздоровались! Пара в машине, приоткрыв дверь, выбралась на «волю», и, затянувшись сигаретным дымом, с каким-то благодушием в четыре глаза посматривала в нашу сторону.
— Давно не виделись, Андрей! Как живешь? Работа? Родители? — Андрей не поспешил с ответом, своим видом показывая (ему очень хотелось этого), что вот, посмотрите, какой я — все у меня в порядке, настроение — «во!», здоровья и силы хватает. Он своими развязными манерами пытался скрыть в себе то, что выдавало, оранжево-коричнево играло в зрачках его глаз.
Я все прекрасно понял, зачем они ТУТ!
— Родители развелись. Я у отца в строймаркете подрабатываю, — и резко оборвав наш разговор, сделав клокочущий вздох, направился к «Жигулям». Затем обернулся. — Извините. Может, вас подвезти? А то спешим.
Желание с ними ехать у меня не появилось. Фыркнув на своих попутчиков, Андрей, подождав, когда они усядутся в машину, развернул «Жигули» и, чуть выждав, обиженно-растерярянным кивков головы попрощался, нажал педаль газа...
Я никогда не представлял себя, да и не был, посторонним наблюдателем, подобно герою известного романа Л.Н. Толстого Пьеру Безухову. А в этот момент нашего расставания я почувствовал себя явно не в своей тарелке: чувство вины перед этим парнем... Хотя нет — я же как мог хотел ему помочь в его стартово-жизненный период, но уперся в стену антагонизматического бетона его родителей, этих «родителей без Бога»... Заполнить пробел с того времени, как мы расстались еще в его ранние школьные годы и до настоящей нашей встречи, «побывать» на перекрестках жизни Андрея и его близких, мне не составило большого труда, но и не доставило большой радости. А впрочем, пришел, написал, прожил!
...В сущности, после переезда в другой микрорайон, Андрей так и остался «ребенком-игрушкой», сполна вкусив «подарочную» свободу, получив ее не только от своих родителей и бабушки, но и от «свободной», «независимой» страны, которая морочилась от «денежной ломки». С трудом окончив восемь классов, поступил Андрей в профтехучилище. Еще была тяга и мечта стать автослесарем, затем получить права и...
Его не огорошил развод родителей. Отец, сменив несколько рабочих мест как в Украине, так и в России, подбрасывал ему деньжат, хотя часто при этом досаждал нравоучениями о будущем бытие. Андрей терпеливо, как и подобает «игрушке», которая фактически уже не нужна, а выбросить что-то сдерживает (родительский инстинкт), выслушивал речи родителя, прикидывая в уме расклад денежных знаков: дискотека, пиво и... «травка» — «почин» уже был «освящен». Он «умнел» с каждым днем. Учеба большого труда не составляла: принцип «посети-получи» его устраивал. Мать, как и отец, местом встречи с сыном «назначала» дом бабушки: «сновала» в Польшу и обратно. Ее приезд для него, правда, был праздником: и шмотки привезет, и деньги, не то, что отец, отвалит, а то, что в их квартире дяди-«челноки» часто ночевали, то это не беда: дубликат ключей у Андрея давно сделан. Погуляют дяди-тети с водочкой, самогончиком бабушкиным запьют, да спатоньки. А утром поди разберись, куда то кофточка пропала, то джинсики потопали в неизвестность... Да вскоре с финансами напряженка проявилась: расходы увеличились — «травка», девочки, да и за «колеса» «дяденьки» долги требуют, а телу и головушке, хоть и молодым, а справляться с «отходняком» стало тяжеловато. «Реквизировали» у бабки пудик сахарку, да «прошибли» малость: у бабки учет, как в аптеке — столько-то сахара, столько-то дрожжей, столько-то воды или добавки какой, и... и столько-то литров самогона по такой-то цене.
«Отрабатывал» неделю: копка, прополка, полив — огород у бабаньки тот еще. Часть долгов погасил за счет продажи «частной собственности»: пока мать очередной раз «челночила», «ушли» телевизор, музыкальный центр, два ковра да еще какая-то мелочевка. Слез потом, ругани было! Рассчиталась, правда, мать с остальными его кредиторами, поплакала, но уже больше не моталась в ближнее и дальнее зарубежье: стала торговать на рынке продуктами. Вроде притих и Андрей — как-никак, под домашним надзором, ан нет... Успел так-таки, закончить училище, устроила мать на работу на завод. Все бы ничего, да «потянули» с дружком кабель медный — слава Богу, что «приемки» на каждом углу... Они потянули, а их — притянули! К ответу, мягко говоря. «Выкупила» мать. А затем забрала к себе (уговорила «хозяина») грузчиком: продукты со склада подвозил в киоск, тару убирал. А тут проблемы с военкоматом возникли: он мне не нужен, а ему меня подавай! И тут мать помогла, используя то ли закон «движения зеленых», то ли еще какой, но признали: «годен к нестроевой». Лафа! Времечко прошло, юбилей подкатил — двадцать лет! Мать расчувствовалась, сто «баксов» на карман кинула.
Погуляли!.. А утром отходняк, какого не было никогда: Андрею не помогли ни водка, ни кофеин, ни... Так он и оказался у (назовем ее Лола) в гостях, точнее, не у нее, а у ... «ширки». Деньги — «ширка» — кайф...
Дозы, частота увеличивались: Андрей уже не получал того приятного самочувствия, того приятного успокоения, как было ранее. Страх ломки, бессонница, тяжелое настроение — вот что уже подгоняло и насиловало его душу и тело. Нет, конечно еще до недавнего времени его организм, его воля и его ум просили и диктовали о том, что еще можно «встать, когда упал, что надо победить себя!» Он не смог. Время его жизни учащенным пульсом, ломкой костей и разрывом мышц, требовало денег и кайфа... и ширки... Мужика одного они взяли на «гоп-стоп» с одним знакомым, забрав около трех сотен и часы. В этот раз мать помочь уже не смогла: отрешенность какая-то парализовала ее волю и желание помогать, да и мешал он, как гвоздь в горле. Срок отмотал с принудиловкой: преступление — это зло, а зло должно быть обязательно наказанным, ибо потянет еще большее зло. После отсидки его взял к себе на работу отец, хотя и не верил в его избавление от наркомании. Отец оказался прав...
...Вот, в принципе, я и заполнил пробел времени с тех давних школьных лет Андрея до нашей последней встречи. Я не мог не вспомнить те несколько секунд, когда Андрей, прежде чем уехать, выжидающе-обиженно-растерянно посмотрел на меня. Он еще раз убедился, что как для меня, так и для остальных людей, знающих его или нет, да и для себя, он — наркоман! И в представлении миссии своей на земле он, как и многие ему подобные, опирается на ассоциативный закон, «их закон»: «пусть ненавидят, лишь бы боялись». Знаю одно: может, ненавидят, может, нет, но точно не боятся.
Да, это их философия!
Но человек должен прежде жить, а потом философствовать. И все-таки необходимо, чтобы выражение: «Здравствуй, наркотик! Идущие на смерть приветствуют тебя!» ушло в историю и никогда бы о себе не напоминало. Да, скажете вы, это невозможно. Хотя... Да воздастся каждому по делам своим! Ave!..
Иду по городу. Часть VIII. Перекрестки-2 (Рождественские встречи)
Г. Н. Кравцов,
Да, в этой части «Иду по городу...» мне хотелось бы поведать читателю о жизненных перекрёстках той плеяды людей, кредо которых (об этом, честно говоря, писать морально тяжело и больно), перефразируя известное выражение «Ave, narkotikos, morituri te salutant!», таково: «Здравствуй, наркотик, идущие на смерть приветствуют тебя!». Ужасно?! Жуткий «символ веры», дикое «исповедание»!.. Нет, конечно, нет, я не тот специалист, который может конкретно, расставив все точки над «і», прояснить и объяснить феномен наркомании, этого заболевания — именно заболевания. Для этого у нас есть классные специалисты-профессионалы: психологи, психотерапевты, психиатры, наркологи и др. Ну а я — «Иду по городу»...
Право, я не могу не рассказать о встречах, разговорах, порой автобиографичных, с людьми, которые живут рядом с нами и среди нас, с людьми, несущими свой камень-крест, имеющими явное или тайное, вызывающие у большинства из нас презрение, отвращение, ненависть, да и, что говорить, частенько страх, клеймо — наркоман.
«Relate refero!» — Рассказываю рассказанное, то есть передаю, что слышал и... И видел (авт.). И еще одно перед тем, как приступить к повествованию. Прошу вас, уважаемые читатели, учесть самое главное (ибо уже неоднократно ставили мне вопросы о происхождении (рождении) моих творческих сюжетов): все то, что напечатано и, дай-то Бог, будет напечатано в нашем «Собеседнике», с «моих слов (рукописей) написано верно».
...В белых «Жигулях» седьмой модели их было трое: на заднем сиденье, полулежа, обнявшись, о чем-то шептались парень лет шестнадцати-восемнадцати и девчушка-«воробей», а на переднем, на месте водителя, откинувшись головой на подголовник, прищурив глаза, дремал рыхловато-плотный мужчина, как мне показалось, лет тридцати, резко бросающийся в глаза татуировкой на предплечье левой оголенной руки — испанский стилет, обвитый змеей. Для чего, с какой целью здесь стояли эти «Жигули», можно было легко догадаться: в этом районе двух заводов, глухих проездов и проулков, улиц и переулков, спадающих к центральному кладбищу, мне доводилось не раз сталкиваться с людьми, принимающими здесь «профилактические эйфорические инъекции». Обитатели местного жилого фонда и просто прохожие, идущие на остановки трамвая и маршрутных автобусов, уже настолько привыкли к разнородному медицинскому «хламу» (упаковки из-под различных «нехороших» лекарств, шприцы, иглы), если бы этот мусор однажды исчез, они бы наверняка, восприняли это как какой-то катаклизм. Нет, я не удивился, когда, повернувшись на голос, окликнувший меня по имени-отчеству, увидел Андрея, вышедшего из машины и стоявшего в раздумьях — подойти или нет?
Андрей, будучи еще мальчуганом школьных лет, жил со своими родителями неподалеку от школы-интерната №3 и, как все мальчишки, был подвижным, любопытным, компанейским, хотя, иногда, приходил к нам на тренировки по футболу, что-то агрессивно-беспечное бросалось в его поведении, настораживало какое-то завистливое высокомерное безразличие к окружающему миру и, в то же время, чувствовалась душевная боль отчужденного одиночества. Многие его ровесники не воспринимали Андрея как равного себе: сторонились, подчеркивая, желая этого или нет, что он для всех пришлый. Может, это происходило от того, что Андрей всегда был как-то вызывающе богато одет, мог небрежно, в присутствии ребят, переложить, вольно или невольно похваляясь, из одного кармана в другой несколько червонцев, как бы подчеркивая неофициально бедность своих сверстников. А кто из ребят в этом возрасте покладисто воспримет такие жизненные нюансы?
Желание тренироваться, играть у Андрея невозможно было отнять. Он как бы окунался в живую воду, он жил игрой — этой трудной, насыщенной спортивной работой, и чувствовалось, что в игре он обретал, как ни странно говорить это о мальчишке его лет, жизненную свободу. Да, жизнь без свободы — ничто. Но это мог полностью понять и прочувствовать, опираясь на определенный опыт, мало-мальски поживший взрослый человек, к которому жизнь уже предъявила свои счеты. К этой категории людей относил себя и я, его тренер. Но пацан, этот малыш-пацан, только что начинающий плести паутину-опору своей жизни... Откуда у него столь яростное стремление к свободе, откуда желание выраться из дефицитной душевной ямы, освободить свое «я», вырвать его из «равенства неравных»?
Чуть позже, несколько раз встретившись с его родителями по долгу службы и из человеческого уважения к этому мальчишке, я убедился еще раз в одной житейской истине — истине жестковато-справедливой, касающейся родительского «педагогического общепринятого деспотизма», последствия которого болезненно-трагично затем отзывались в сердцах и умах многих родителей, понявших (не поздно ли?!), что своим (еще раз подчеркну) «общепринятым деспотизмом», вольно или невольно отбирали у своих же детей свободу, достоинство и ...себя. Истина эта, которую «примерили» на Андрея (как и на многих детей его поколения и не только его) и стала его стартовой линией в никуда. Андрей рос, как «модно» говорить сейчас, как все. Вы нередко, дорогие читатели, встречали и встречаете такие выражения-нивелиры: «они (дети) сейчас все такие», «он что, хуже (лучше) других?», «почему у него (нее) есть, а у меня нет?!» — и так далее. Это же ересь! Не могут быть люди, а тем более, дети, все одинаковы — не могут! Это же не коллекция-набор-стандарт жучков, паучков, бабочек, засушенных, «успокоенных» эфиром. Даже при одной стати все они разные. Понимаете, разные!
В принципе, Андрею в чем-то повезло. Его мать, чуть чопорная, считающая себя интеллигентной дамой (хотя сколько мне пришлось с ней общаться, я так и не почувствовал себя рядом с ней интеллигентом, если верить изречению А. П. Чехова: «Тот человек интеллигент, рядом с которым сам себя чувствуешь интеллигентом»), две ступени условного классификатора детей (что-то в этом есть справедливое и честное) — «ребенок-неожиданность» и «ребенок-необходимость» — обошла: все-таки замужем, и судьба матери-одиночки ее минула, хотя, кто точно знает, где оно, счастье — счастье женщины и дитяти?! К сожалению, не пришлось Андрею, да и многим ребятам, соприкоснуться с «привилегиями» пятой ступени классификатора, стать «ребенком желанным», любимым, опорой будущности своих близких, продолжателем династии любящих его людей. А достались Андрею (не дай-то Бог вашим детям) третья и четвертая ступени: соразмерно-полужитейские, носящие условные имена «ребенок-игрушка» и «ребенок-подарок». Странное суждение? Нет! Его родители, с какой-то наивно-мещанской уверенностью людей, якобы знающих жизнь, стоящих на позиции «деньги — все», гордились «показательными выводами» своего дитяти, одетого как денди, в люди, превратив его в образцово-показательную игрушку, «пай-мальчика», исполняющего роль рекламного ролика их «элитно-обеспеченной семьи»: вот, мол, мы какие! А Андрею хотелось детства! И свободы. И он ее «получил».
Родители, устав от «показательных» семейных сериалов, от морально-умственных педагогических нагрузок, «сплавлять» стали сынка к бабушке — в «подарок», часто на выходные дни и каникулы, а с возрастом и на полную рабочую неделю: и сыт (деньги на питание бабушке выделяли аккуратно), и под присмотром. Одним словом, Андрей эту «свободу» принимал по-своему... Он стал реже и реже появляться на тренировках. Мои разговоры и встречи с родителями и бабушкой приводили к многозначительным «высокопрофессиональным» актёрским взглядам в мою сторону — «оно тебе надо?!». А реально на их устах звучала «похвала-лозунг», основой которого являлась догма: «в здоровом теле — здоровый дух». Недалекие люди! Они воспринимали, что спорт — это только лишь воспитание тела, познание мышц — силы кулака и ног! А истина заключается в обратном: здоровый дух — здоровое тело, и все остальное... А потом Андрей с родителями переехал в другой район города, и связь с ним у меня прервалась.
Да, я не удивился, увидев Андрея. Подошел, поздоровались! Пара в машине, приоткрыв дверь, выбралась на «волю», и, затянувшись сигаретным дымом, с каким-то благодушием в четыре глаза посматривала в нашу сторону.
— Давно не виделись, Андрей! Как живешь? Работа? Родители? — Андрей не поспешил с ответом, своим видом показывая (ему очень хотелось этого), что вот, посмотрите, какой я — все у меня в порядке, настроение — «во!», здоровья и силы хватает. Он своими развязными манерами пытался скрыть в себе то, что выдавало, оранжево-коричнево играло в зрачках его глаз.
Я все прекрасно понял, зачем они ТУТ!
— Родители развелись. Я у отца в строймаркете подрабатываю, — и резко оборвав наш разговор, сделав клокочущий вздох, направился к «Жигулям». Затем обернулся. — Извините. Может, вас подвезти? А то спешим.
Желание с ними ехать у меня не появилось. Фыркнув на своих попутчиков, Андрей, подождав, когда они усядутся в машину, развернул «Жигули» и, чуть выждав, обиженно-растерярянным кивков головы попрощался, нажал педаль газа...
Я никогда не представлял себя, да и не был, посторонним наблюдателем, подобно герою известного романа Л.Н. Толстого Пьеру Безухову. А в этот момент нашего расставания я почувствовал себя явно не в своей тарелке: чувство вины перед этим парнем... Хотя нет — я же как мог хотел ему помочь в его стартово-жизненный период, но уперся в стену антагонизматического бетона его родителей, этих «родителей без Бога»... Заполнить пробел с того времени, как мы расстались еще в его ранние школьные годы и до настоящей нашей встречи, «побывать» на перекрестках жизни Андрея и его близких, мне не составило большого труда, но и не доставило большой радости. А впрочем, пришел, написал, прожил!
...В сущности, после переезда в другой микрорайон, Андрей так и остался «ребенком-игрушкой», сполна вкусив «подарочную» свободу, получив ее не только от своих родителей и бабушки, но и от «свободной», «независимой» страны, которая морочилась от «денежной ломки». С трудом окончив восемь классов, поступил Андрей в профтехучилище. Еще была тяга и мечта стать автослесарем, затем получить права и...
Его не огорошил развод родителей. Отец, сменив несколько рабочих мест как в Украине, так и в России, подбрасывал ему деньжат, хотя часто при этом досаждал нравоучениями о будущем бытие. Андрей терпеливо, как и подобает «игрушке», которая фактически уже не нужна, а выбросить что-то сдерживает (родительский инстинкт), выслушивал речи родителя, прикидывая в уме расклад денежных знаков: дискотека, пиво и... «травка» — «почин» уже был «освящен». Он «умнел» с каждым днем. Учеба большого труда не составляла: принцип «посети-получи» его устраивал. Мать, как и отец, местом встречи с сыном «назначала» дом бабушки: «сновала» в Польшу и обратно. Ее приезд для него, правда, был праздником: и шмотки привезет, и деньги, не то, что отец, отвалит, а то, что в их квартире дяди-«челноки» часто ночевали, то это не беда: дубликат ключей у Андрея давно сделан. Погуляют дяди-тети с водочкой, самогончиком бабушкиным запьют, да спатоньки. А утром поди разберись, куда то кофточка пропала, то джинсики потопали в неизвестность... Да вскоре с финансами напряженка проявилась: расходы увеличились — «травка», девочки, да и за «колеса» «дяденьки» долги требуют, а телу и головушке, хоть и молодым, а справляться с «отходняком» стало тяжеловато. «Реквизировали» у бабки пудик сахарку, да «прошибли» малость: у бабки учет, как в аптеке — столько-то сахара, столько-то дрожжей, столько-то воды или добавки какой, и... и столько-то литров самогона по такой-то цене.
«Отрабатывал» неделю: копка, прополка, полив — огород у бабаньки тот еще. Часть долгов погасил за счет продажи «частной собственности»: пока мать очередной раз «челночила», «ушли» телевизор, музыкальный центр, два ковра да еще какая-то мелочевка. Слез потом, ругани было! Рассчиталась, правда, мать с остальными его кредиторами, поплакала, но уже больше не моталась в ближнее и дальнее зарубежье: стала торговать на рынке продуктами. Вроде притих и Андрей — как-никак, под домашним надзором, ан нет... Успел так-таки, закончить училище, устроила мать на работу на завод. Все бы ничего, да «потянули» с дружком кабель медный — слава Богу, что «приемки» на каждом углу... Они потянули, а их — притянули! К ответу, мягко говоря. «Выкупила» мать. А затем забрала к себе (уговорила «хозяина») грузчиком: продукты со склада подвозил в киоск, тару убирал. А тут проблемы с военкоматом возникли: он мне не нужен, а ему меня подавай! И тут мать помогла, используя то ли закон «движения зеленых», то ли еще какой, но признали: «годен к нестроевой». Лафа! Времечко прошло, юбилей подкатил — двадцать лет! Мать расчувствовалась, сто «баксов» на карман кинула.
Погуляли!.. А утром отходняк, какого не было никогда: Андрею не помогли ни водка, ни кофеин, ни... Так он и оказался у (назовем ее Лола) в гостях, точнее, не у нее, а у ... «ширки». Деньги — «ширка» — кайф...
Дозы, частота увеличивались: Андрей уже не получал того приятного самочувствия, того приятного успокоения, как было ранее. Страх ломки, бессонница, тяжелое настроение — вот что уже подгоняло и насиловало его душу и тело. Нет, конечно еще до недавнего времени его организм, его воля и его ум просили и диктовали о том, что еще можно «встать, когда упал, что надо победить себя!» Он не смог. Время его жизни учащенным пульсом, ломкой костей и разрывом мышц, требовало денег и кайфа... и ширки... Мужика одного они взяли на «гоп-стоп» с одним знакомым, забрав около трех сотен и часы. В этот раз мать помочь уже не смогла: отрешенность какая-то парализовала ее волю и желание помогать, да и мешал он, как гвоздь в горле. Срок отмотал с принудиловкой: преступление — это зло, а зло должно быть обязательно наказанным, ибо потянет еще большее зло. После отсидки его взял к себе на работу отец, хотя и не верил в его избавление от наркомании. Отец оказался прав...
...Вот, в принципе, я и заполнил пробел времени с тех давних школьных лет Андрея до нашей последней встречи. Я не мог не вспомнить те несколько секунд, когда Андрей, прежде чем уехать, выжидающе-обиженно-растерянно посмотрел на меня. Он еще раз убедился, что как для меня, так и для остальных людей, знающих его или нет, да и для себя, он — наркоман! И в представлении миссии своей на земле он, как и многие ему подобные, опирается на ассоциативный закон, «их закон»: «пусть ненавидят, лишь бы боялись». Знаю одно: может, ненавидят, может, нет, но точно не боятся.
Да, это их философия!
Но человек должен прежде жить, а потом философствовать. И все-таки необходимо, чтобы выражение: «Здравствуй, наркотик! Идущие на смерть приветствуют тебя!» ушло в историю и никогда бы о себе не напоминало. Да, скажете вы, это невозможно. Хотя... Да воздастся каждому по делам своим! Ave!..
Иду по городу. Часть VIII. Перекрестки-2 (Рождественские встречи)
Г. Н. Кравцов,
Коментарів 4