О коне педальном, шаромыжниках и фанере над Парижем...
У слов, как и у людей, есть свои родословные. И точно так же, как у людей, эти родословные — штуки туманные и запутанные: пойди отследи сквозь толщу веков, какая там однокоренная бабушка с каким заморским дедушкой согрешила, прельстившись его длинным суффиксом. Граждане, посвятившие свою жизнь науке этимологии (наука о происхождении слов), ведут в своих тихих кабинетиках бурную жизнь Шерлоков Холмсов. А мы, которые вовсе не этимологи, обычно используем слова, совершенно не задумываясь о том, откуда они взялись и что на самом деле значат.
Вернемся к нашим баранам
Этой фразе 537 лет. В 1469 году впервые был поставлен ставший знаменитым средневековый фарс «Адвокат Пьер Патлен». Сюжет фарса невероятно запутанный (на то он и фарс), но центральной частью является сцена в зале суда. Судят человека, подозреваемого в том, что он украл стадо баранов у своего патрона, однако судебное разбирательство постоянно запутывается из-за того, что все его участники ссорятся, скандалят и обвиняют друг друга в самых разных грехах. Так что судье приходится раз десять произносить фразу: «Revenons a nos moutons!» — «Так вернемся же к нашим баранам!»
Дайте две!
Фраза, которую последние пять лет все, кому не лень, гоняют в хвост и в гриву, на самом деле конец некогда очень известного анекдота, который полностью звучит так:
— Девушка, а почем у вас эта фарфоровая кися с усами?
— Это никакая не кися, а маршал Семен Михайлович Буденный!
— Охренеть! Дайте две!
Шаромыжник
Появилось словечко в самом начале ХІХ века, вскоре после наполеоновской кампании. Остатки французской армии, как вам известно, отступали по смоленской дороге, лишенные какого бы то ни было снабжения. Снабжались сами — за счет набегов на близлежащие деревеньки. Причем с оружием нападали редко: нелегко обмороженными руками в голодном бреду отмахиваться от вил с косами. Поэтому к местным жителям обращались робко и ласково: «Мон шер ами! Дорогой друг, не найдется ли у тебя чего-нибудь пожевать, ибо все люди — братья и очень кушать хочется!» «Шер амыг» кое-как подкармливали, и те шли себе дальше, заселяя просторы нашей страны новым замечательным выражением.
Глуп как пробка
Чем пробка глупее вилки, комода или, скажем, онтогносеологии, сможет объяснить только тот высокоэрудированный гражданин, который знает эту поговорку в полном, неусеченном варианте, звучавшем так: «Глуп как пробка, куда воткнешь — там и торчит». Конец этой очень распространенной фразы постепенно перестали произносить (Зачем? И так все знают, что там дальше) и досокращались до того, что теперь почти никто и не помнит, из-за чего пробку так обидели.
До свадьбы заживет
Что именно должно зажить до свадьбы — уже никто не помнит. А зря. Потому что до свадьбы не заживает — это медицински установленный факт. Но сей анатомический момент был неизвестен необразованным деревенским барышням, которым развратные хлопцы шептали эти слова на ушко, пытаясь завлечь селянок на сеновал. Кстати, «ничего, все срастется» — из той же оперы, а вовсе не про сломанные руки и ноги.
Ксива
Этому жаргонному словечку, самое меньшее, три тысячи лет. Именно ксивы спрашивали иерусалимские стражники у Христа и его апостолов, потому что на арамейском это слово означает «бумаги», «документы». А в русский жаргон оно пришло с помощью образованных еврейских бандитов и мошенников, которые в начале ХХ века составляли немалую часть криминального мира Одессы и Киева. Еврейское происхождение (из идиша и иврита) вообще имеет около 10 процентов слов блатного словаря — например, «пацан», «шмон», «шмот», «шухер», «малина», «блат», «параша».
Остаться с носом
Почему остаться с носом плохо? А без носа лучше, что ли? Нет, создатели этого фразеологизма вовсе не были фанатиками безносости. Просто 300 лет назад, когда он возник, слово «нос» имело еще одно значение, по важности почти не уступавшее основному. Означало оно «взятка», «подношение», то есть то, без чего в тогдашней России (да и не только в тогдашней) шагу ступить было нельзя. Если человек, понесший взятку, не сумел договориться с чиновником, он, соответственно, оставался со своим носом и чувствовал себя по этому поводу неважнецки.
Пролететь, как фанера над Парижем
В начале эры воздухоплавания во Франции состоялась акция — пролет дирижабля «Фланер» над Парижем. В те времена любые события такого плана обязательно сопровождались многочисленными газетными комментариями, так что несколько дней весь мир с интересом следил за судьбой «Фланера» и обсуждал его полет за вечерними чаепитиями. Аппарат благополучно налетался и забылся, а вот выражение осталось. Правда, так как уже никто не помнил ни про какой «Фланер», то вначале он обрусел, превратившись во «Фланеру», а потом где-то потерял букву «л». В результате и получился будоражащий воображение своей загадочностью образ — «фанера над Парижем».
Конь педальный
А это мифическое существо, незаконнорожденный кузен кентавра и тянитолкая, возникло из стремления советской промышленности дать все лучшее детям. Самые блестящие умы нашей оборонки были брошены на то, чтобы создать идеальный гибрид лошадки на колесиках с велосипедом. Мутант получил официальное наименование «конь педальный» и в конце 1950 годов был запущен в массовое производство. Дети и родители были в экстазе. Ездить на конике, привычно отталкиваясь ногами, детишки не могли: мешали торчащие педали. А крутить тугие и корявые педали тоже не получалось — редкий мускулистый ребенок мог осилить дистанцию в несколько метров, после чего обычно благополучно падал, так как излишней устойчивостью конструкция тоже не страдала. Спустя несколько лет конестроители вынуждены были признать свое фиаско, и конь педальный исчез с прилавков, но навсегда остался в памяти народной.
Гай Середин,
Вернемся к нашим баранам
Этой фразе 537 лет. В 1469 году впервые был поставлен ставший знаменитым средневековый фарс «Адвокат Пьер Патлен». Сюжет фарса невероятно запутанный (на то он и фарс), но центральной частью является сцена в зале суда. Судят человека, подозреваемого в том, что он украл стадо баранов у своего патрона, однако судебное разбирательство постоянно запутывается из-за того, что все его участники ссорятся, скандалят и обвиняют друг друга в самых разных грехах. Так что судье приходится раз десять произносить фразу: «Revenons a nos moutons!» — «Так вернемся же к нашим баранам!»
Дайте две!
Фраза, которую последние пять лет все, кому не лень, гоняют в хвост и в гриву, на самом деле конец некогда очень известного анекдота, который полностью звучит так:
— Девушка, а почем у вас эта фарфоровая кися с усами?
— Это никакая не кися, а маршал Семен Михайлович Буденный!
— Охренеть! Дайте две!
Шаромыжник
Появилось словечко в самом начале ХІХ века, вскоре после наполеоновской кампании. Остатки французской армии, как вам известно, отступали по смоленской дороге, лишенные какого бы то ни было снабжения. Снабжались сами — за счет набегов на близлежащие деревеньки. Причем с оружием нападали редко: нелегко обмороженными руками в голодном бреду отмахиваться от вил с косами. Поэтому к местным жителям обращались робко и ласково: «Мон шер ами! Дорогой друг, не найдется ли у тебя чего-нибудь пожевать, ибо все люди — братья и очень кушать хочется!» «Шер амыг» кое-как подкармливали, и те шли себе дальше, заселяя просторы нашей страны новым замечательным выражением.
Глуп как пробка
Чем пробка глупее вилки, комода или, скажем, онтогносеологии, сможет объяснить только тот высокоэрудированный гражданин, который знает эту поговорку в полном, неусеченном варианте, звучавшем так: «Глуп как пробка, куда воткнешь — там и торчит». Конец этой очень распространенной фразы постепенно перестали произносить (Зачем? И так все знают, что там дальше) и досокращались до того, что теперь почти никто и не помнит, из-за чего пробку так обидели.
До свадьбы заживет
Что именно должно зажить до свадьбы — уже никто не помнит. А зря. Потому что до свадьбы не заживает — это медицински установленный факт. Но сей анатомический момент был неизвестен необразованным деревенским барышням, которым развратные хлопцы шептали эти слова на ушко, пытаясь завлечь селянок на сеновал. Кстати, «ничего, все срастется» — из той же оперы, а вовсе не про сломанные руки и ноги.
Ксива
Этому жаргонному словечку, самое меньшее, три тысячи лет. Именно ксивы спрашивали иерусалимские стражники у Христа и его апостолов, потому что на арамейском это слово означает «бумаги», «документы». А в русский жаргон оно пришло с помощью образованных еврейских бандитов и мошенников, которые в начале ХХ века составляли немалую часть криминального мира Одессы и Киева. Еврейское происхождение (из идиша и иврита) вообще имеет около 10 процентов слов блатного словаря — например, «пацан», «шмон», «шмот», «шухер», «малина», «блат», «параша».
Остаться с носом
Почему остаться с носом плохо? А без носа лучше, что ли? Нет, создатели этого фразеологизма вовсе не были фанатиками безносости. Просто 300 лет назад, когда он возник, слово «нос» имело еще одно значение, по важности почти не уступавшее основному. Означало оно «взятка», «подношение», то есть то, без чего в тогдашней России (да и не только в тогдашней) шагу ступить было нельзя. Если человек, понесший взятку, не сумел договориться с чиновником, он, соответственно, оставался со своим носом и чувствовал себя по этому поводу неважнецки.
Пролететь, как фанера над Парижем
В начале эры воздухоплавания во Франции состоялась акция — пролет дирижабля «Фланер» над Парижем. В те времена любые события такого плана обязательно сопровождались многочисленными газетными комментариями, так что несколько дней весь мир с интересом следил за судьбой «Фланера» и обсуждал его полет за вечерними чаепитиями. Аппарат благополучно налетался и забылся, а вот выражение осталось. Правда, так как уже никто не помнил ни про какой «Фланер», то вначале он обрусел, превратившись во «Фланеру», а потом где-то потерял букву «л». В результате и получился будоражащий воображение своей загадочностью образ — «фанера над Парижем».
Конь педальный
А это мифическое существо, незаконнорожденный кузен кентавра и тянитолкая, возникло из стремления советской промышленности дать все лучшее детям. Самые блестящие умы нашей оборонки были брошены на то, чтобы создать идеальный гибрид лошадки на колесиках с велосипедом. Мутант получил официальное наименование «конь педальный» и в конце 1950 годов был запущен в массовое производство. Дети и родители были в экстазе. Ездить на конике, привычно отталкиваясь ногами, детишки не могли: мешали торчащие педали. А крутить тугие и корявые педали тоже не получалось — редкий мускулистый ребенок мог осилить дистанцию в несколько метров, после чего обычно благополучно падал, так как излишней устойчивостью конструкция тоже не страдала. Спустя несколько лет конестроители вынуждены были признать свое фиаско, и конь педальный исчез с прилавков, но навсегда остался в памяти народной.
Гай Середин,
Коментарів 9