Первый суд

Небольшого роста женщина, сосредоточенно возившаяся возле печки над кастрюлей, вздрогнула от неожиданного стука в окно и, последовавшего за ним, крика:
- Мария, ты пойдешь на суд?!
Женщина метнулась из кухни к входной двери. Выглянула во двор – пришла соседка по дому.
- Тише, Зинаида! Дети только заснули.
- Ты на суд пойдешь?

- Какой суд?
- Говорят – это первый суд в нашем городе. Специально приехали в наш поселок, чтобы устроить показательный, - она запнулась, вспоминая нужное слово, - процесс. Да-да, процесс, чтобы другим не было повадно. Дочка Кривихи аборт сделала.
- А как же узнали?
- Она с соседкой, старой Гамардиншей, повздорила, и та ее сдала. Так говорят, а подробностей я не знаю. Пойдешь, или нет?
- Во сколько начало?
- В четырнадцать часов.

Мария, скорая на ногу, вернулась в дом, посмотрела время на старых «ходиках», и тут же вышла в коридор.
- Заходи в дом, время – только без двадцати два, а мне нужно еще три-четыре минуты – доварить супчик.
Супчиком она называла первое блюдо, приготовляемое из, чудом добытого, пшена, и, Бог его знает, каких еще составляющих. Оладьи из картофельной шелухи уже были изжарены – время, проведенное в оккупации с двумя детьми (1936 и 1940 гг. рожд.) научило многому. Сейчас можно было жить: Мария оформилась на работу и получала паек – худо-бедно, но Советская власть не даст им умереть от голода на территории, освобожденной от немцев.
Закончив «колдовать» над кастрюлей, и, закрыв детей на замок, она отправилась с соседкой.

Идти было не далеко, минуты три. Подойдя к зданию, выбранному для первого заседания суда в городе, Мария остановилась возле объявления, читая его.
- Зина, ты же говорила: начало в четырнадцать, а здесь написано – в тринадцать часов?
Соседка без особого энтузиазма выслушала вопрос, который походил более на укор, в ответ только вздохнула, и развела руками.
- Я сама не читала…
Подойдя к двери зала, где шло заседание, они услышали гул, подобный летящему пчелиному рою. Войдя внутрь, удивились, как говорится, народа было столько, что яблоку некуда было упасть. Неудивительное дело – соскучились люди за годы оккупации по своим мероприятиям, пусть суд, но наш – советский.

Соседка, протискиваясь между мужчинами и женщинами, стоящими возле дверей, и одновременно подталкивая Марию впереди себя:
- А ну, народ, дай пройти вперед. Не видишь, какая она маленькая – ей ничего не будет видно.
Народ поворчал, но пропустил опоздавших женщин в первый ряд. Зинаида, освоившись, быстро пробежала глазами по залу, и шепнула Марии на ухо:
- А той сучки, что на абортичку донесла, здесь нет.
Судья поднял руку, требуя тишины:
- Это немецко-фашистское командование приветствовало аборты на восточных оккупированных территориях, потому как не было заинтересованно в росте негерманского населения. И во всех захваченных европейских странах фашистами применялись меры, способствующие ограничению рождаемости, а на Востоке аборты не только поощрялись, но к ним и принуждали беззащитных женщин.

Мы могли бы допустить – подсудимая специально забеременела, чтобы не быть угнанной трудиться в Германию. Если бы дело обстояло именно так, тогда отчасти эта уловка даже похвальна. Но, судя по сроку беременности, подобная версия не может рассматриваться смягчающим фактором, в виду приближающегося скорого освобождения. А этого она не могла не знать. И если немцы пропагандировали прерывание беременности для уничтожения нас, как расы, то нашему обществу дорог каждый родившийся советский человек. А вы, подсудимая, лишили страну будущего защитника, возможно, великого физика, или нового Чкалова. И никому, вы слышите – никому, не дано право безнаказанно убивать не родившихся малышей – будущих граждан нашей великой и могучей Родины.
Кто вы по нации?

Подсудимая пожала плечами, покачала головой. По ее виду нельзя было определить – понятен ли ей вопрос.
Судья медленно по слогам повторил вопрос:
- Гражданка Кривихина, кто вы по национальности?
- Русская я.
- Никому не дано право истреблять русский народ. Россия для нас – превыше всего, и ради ее, матушки, мы не пощадим ни себя самого, ни своих близких.
Раздались голоса возмущения. Кто-то выкрикнул:
- Сумела сотворить жизнь – должна и сохранить.
Зал зааплодировал. У подсудимой на глазах навернулись слезы.

Судья вновь поднял руку, успокаивая возмущенную публику.
- Если все подряд начнут делать аборты, тогда теряет смысл защита завоеваний Октября и построение социализма. Кому это будет нужно, если большинство женщин начнет вести безнравственный образ жизни, не рожая будущих строителей коммунизма?
Сидевший справа от председателя, народный заседатель, бывший фронтовик, в отличие от своего коллеги, был одет в гражданский костюм, пустой левый рукав которого, заправленный в карман, казался некой нелепостью. Здесь стоит заметить – с первых дней изгнания оккупантов началось не только восстановление городского хозяйства, но и медленное возрождение институтов гражданского законодательства, что замещало военные трибуналы на освобожденных территориях, хотя в населенных пунктах, где стояли военные части, таковые еще действовали (больше город – соответственно, больше работы). Именно поэтому в Дзержинске был воскрешен народный суд для рассмотрения гражданских дел.
И вот, склонившись к судье, первый народный заседатель шепнул: «Я хочу добавить». – «Пожалуйста».

- Лично у меня в голове не укладывается причина данного преступления. На фронте было легче, там врага видишь перед собой, а вы, вы, - тут он резко достал из кармана носовой платок, и заходился в кашле. – А вы здесь ведете себя, как пятая колонна. Ну, не могу я понять – как можно решиться на убийство своего ребенка! Не за горами тот день, когда закончится война, отступит материальная нужда, и мы снова будем продолжать строить наше светлое будущее. Гражданка Кривихина, - он захлопал ладонью по столу, обращаясь к ней. Женщина подняла голову. – Не смотря на то, что Закон рассматривает вас в качестве преступницы, вы, очевидно, себя таковой не считаете?
- Так, - подтвердила подсудимая, поднимаясь со скамьи.
- А вам не приходило в голову – вы могли умереть?
- Да уж лучше умереть.
- Даже так, - удивленно протянул судья.
- Да, - тихо произнесла женщина, и опустилась на свое место.

- Попытайтесь нам объяснить причину аборта, потому что за преступление все-таки должен кто-то ответить. Мы не уподобляемся фашистским зверям, но сегодня, когда идут бои за освобождение столицы Советской Украины, даже в нашем городе не может нарушаться принцип неотвратимости ответственности. Если бы мы могли установить лицо, прервавшее вашу беременность, тогда оно понесло бы наказание в виде тюремного заключения на срок не менее трех лет. Таким образом, часть вины с вас была бы автоматически снята, и, возможно, суд смог обойтись общественным порицанием. Но так, как вы утверждаете – обошлись без медицинского вмешательства, а именно – народными средствами, тогда в последний раз спрашиваю, какая необходимость побудила вас совершить античеловеческий поступок? Высокий суд согласен закрыть глаза на вашу провинность, если вы предъявите ему свои веские аргументы.

В зале повисла тишина. Взоры присутствующих устремлены на подсудимую. Второй народный заседатель, вздохнув, посмотрел на своих коллег, задержав взгляд на груди судьи, где красовались две медали Солдатской Славы, и три нашивки свидетельствовали о ранениях, и обратился к подсудимой торжественным голосом:
- Суд может положительно рассмотреть данное дело, если найдет приемлемым ваше оправдание в виде неоспоримых социальных показаний для аборта.
Судья подозвал помощников жестом к себе, и прошептал:
- Вы оба – члены партии. Что вы плетете? Нам поручено наказывать зло. Другой задачи у нас нет, и быть не может.
- Лучше бы я где-нибудь в обозе пристроился, но не оставили, - с грустью сказал однорукий заседатель.
- Мне нечего добавить, - вторил ему коллега.

Председатель развел ладонями перед собой, над столом, словно отодвигая помощников на свои места. Посмотрел на подсудимую.
- У вас есть, что сказать в свое оправдание, если вам все-таки удалось скрыть помощников в этом гнусном деле?
Женщина встала, тяжело вздыхая. Хорошо видно, что ей нелегко начать последнее слово на своей Родине, смотря в глаза землякам, из которых многие – ее соседи. Ведь осудят, какое наказание не получит – но получит, тем более судьи настроены воинственно. А где небольшой срок – там и еще несколько лет сможет заработать. И как сложится потом ее дальнейшая жизнь после лагерей – вернется ли домой? И если вернется живой и невредимой – кто будет здесь ждать ее, постаревшую, надломленную?

Подсудимая была особой рослой, крепкой, краснощекой. Ее испуганное лицо вдруг преобразилось: печаль исчезла, уступив место серьезности, скулы заострились, брови нахмурены; безучастные глаза зажглись неистребимым огнем, и, казалось, уже ничто не сможет поколебать дух этой шаловливой плодовитой женщины.
Члены суда, удивленные неожиданной переменой в поведении подсудимой, переглянулись, и, навалившись на стол, потянулись к скамье подсудимых, словно боясь не расслышать ее слов.
Подняв вверх правый кулак, она внезапно обмякла, и в предобморочном состоянии еле выдохнула:
- Смерть немецким оккупантам.

Зал на мгновение замер, и, поняв истинную причину аборта, взорвался смехом, затем начал аплодировать.
У подсудимой, казалось, лицо лопнет от притока крови, в изнеможении она опустилась на скамью, не смея от стыда поднять, залитые слезами, глаза, на буквально беснующийся от гомерического смеха зал.
Около десяти минут длилось всеобщее веселье.
Отдышавшись после вынужденного смеха, председатель взял молоточек, похожий скорее на небольшую киянку, ударил по столу и объявил:
- Суд удаляется на совещание по вопросу приговора.
Шум мгновенно стих, кировчане1 вскочили со своих мест, отдавая дань уважения Закону.

В отсутствие суда, вновь поднялось оживление в помещении. Группа мужчин, сидевшая в центре зала, залихватски смеялась, а один из них, явный балагур, требовал для Кривихи двадцать пять лет лагерей, при этом издевательски хихикал. Сидящие рядом, женщины вроде бы наигранно, но ощутимо накостыляли ему. Он тут же умолк, даже не вступая с ними в пререкания.
Недолго решалась судьба абортички, потому как спустя минут пять, дверца совещательной комнаты отворилась, и судебный исполнитель, резво поднявшись со своего места, торжественно произнес:
- Встать, суд идет!
В наступившей тишине судья зачитал в обязательном порядке материалы судебного дела, включая описание уголовного действия, в совершении которого согласилась подсудимая, и огласил решение:

- Именем Украинской Советской Социалистической Республики суд постановил: невиновна! Немцы, даже маленькие, в нашем городе не нужны! Мы не сомневаемся, что гражданка Кривихина Анастасия Пелагеевна, благодаря приобретенному печальному опыту, пересмотрит свои взгляды на жизнь в советском обществе, и сделает все мыслимое для исправления своего легкомысленного поведения. Народный суд беспощаден к явным врагам Советской власти, но вам он дает последний шанс.
Раздался сухой звук от удара судейского молотка, и в воздухе повисла последняя фраза:
- Суд окончен!
На принятое решение, присутствующая публика отозвалась шумом одобрительных голосов.
Последней покинула зал бывшая подсудимая, до этого, неподвижно сидевшая на скамье, и прячущая лицо в ладонях, не смея от стыда смотреть ни на судей, ни на своих земляков.

1 Суд происходил в поселке Кирово Дзержинского района.
10.01.2010 г.