Летчик

Фронт уже ушел за пределы Советской Украины. В нашем городе, как и в любом другом, более-менее крупном оккупированном населенном пункте, располагалась немецкая военная комендатура. В районе поселка имени Кирова была расквартирована румынская часть. В центре города, в здании средней школы, расположился немецкий лазарет, где поправлялись от ран солдаты немецкой армии. Ну и, конечно, оккупационная власть в городе, занимающем немалую площадь, не могла обойтись без особого боевого подразделения, именуемого полицией, и состоящего, к сожалению, из: то ли местных добровольцев, то ли пришлых соотечественников, до времени скрывавших свою «любовь» к Родине, и теперь, благодаря новым хозяевам, давших волю своим истинным чувствам.

Однажды, в начале осени 1942 г., рядом с городом, в районе Дылеевских прудов, в небе разгорелся воздушный бой. Одиночный истребитель Красной Армии отчаянно отбивался от трех-четырех «Мессершмиттов». В годы Отечественной войны, такой бой, как правило, считался вынужденным и велся исключительно в случае сложившихся обстоятельств.
Наверное, «ястребок» уже все-таки побывал в бою, или возвращался с особого задания, потому как у него быстро закончился боезапас, и он перестал вести огонь, а самолеты противника, перестроившись, попытались взять его в своеобразную «коробочку», вынуждая лететь с ними на аэродром. Видя, что русский летчик не желает добровольно сдаваться, надеясь спасти самолет, немцы расстреляли его. Из объятой пламенем кабины пилот сумел выпрыгнуть, и уйти затяжным прыжком к земле. «Мессершмитты» еще некоторое время покружили над местом приземления парашютиста, поливая новую цель свинцом своих пулеметов, и, убедившись в его неподвижности, улетели.

Жители близлежащих улиц, а также две подводы с полицаями, во главе с немецким офицером, помчались наперегонки к месту приземления парашютиста. Первой прибыла, конечно, подвода, на которой находился немец. Остатки самолета догорали всего в паре километров от них. Несколько ребят, посмотрев на бездыханного летчика, направились бегом в сторону столба дыма, но один из полицаев выстрелил из винтовки в воздух, таким образом, заставив их отказаться от предпринятой попытки.
Старший полицай, возвышавшийся над толпой на целую голову, подошел к безжизненному телу, обшарил карманы, достал из кобуры пистолет, и только потом пощупал пульс. Улыбнувшись, повернулся к обер-лейтенанту, поднял кверху большой палец правой руки, и громогласно доложил:
- Живой. Шпала в петлице – капитан. Только при нем ни планшета, ни документов нет. Очевидно, сука, оставил в кабине!

Офицер, по всей вероятности, не понимающий русского языка, и поэтому довольствующийся жестами, кивнул головой и произнес: «Gut1», затем показал стеком: второму отделению полицаев отправляться в сторону упавшего самолета, а пленного и парашют грузить на первую подводу. Команды незамедлительно были исполнены, и процессия молча тронулась в обратный путь, лишь изредка раздавался протяжный женский вздох, да мерное постукивание офицерского стека по голенищу сапога звучало в унисон со звуком конского шага.
Женщина, шедшая сзади подводы, ойкнула, увидев, как голова летчика резко качнулась на ухабе, ударившись об стенку. Шагавший рядом с ней старик, снял с себя телогрейку: «Возьми, молодушка, подложи ему под голову, а то не довезут. Крови-то много, небось, потерял». Она долго не заставила себя ждать – тут же сложила вещь вчетверо, и на ходу подложила под голову капитана.

Командир пособников оккупантов, идущий сбоку толпы, и постоянно оглядывающийся, увидев женские хлопоты, направился к подводе, при этом его толстый багровый нос странно дёрнулся, глаза расширились. Сам он был широкоплечий, плотный, сквозь не застёгнутую, добротную, новенькую фуфайку выглядывало брюшко; до неприличия покрыт густой растительностью – пучки волос лезли из носа и ушей; огромные и толстые пальцы, были чем-то похожи на конечности древнего человека. Из-под нависших рыжих бровей, стреляли по сторонам жёсткие с прищуром глаза, словно пытаясь выхватить из толпы очередную жертву. Криво усмехнувшись, он поправил на плече ремень карабина, и резко вырвал подобие подушки из-под раненного, швырнув ее поверх толпы в сторону. Летчик безвольно дернулся, раздался стон. По лицам людей, сопровождающих конвой, пробежала тревога, а в воздухе повис глухой ропот. Офицер, шедший во главе небольшой колонны, проворно обернулся на шум. Проводив взглядом вещь, улетевшую за край дороги, кисло поморщился, и поднял левую руку:

- Halt2!
По мере того, как немец подходил к своему улыбающемуся помощнику, народ расступался перед ним. Немец посмотрел на тихо застонавшего капитана, и вдруг молча наотмашь стеком ударил полицая по лицу. От неожиданности тот оцепенел, на щеке мгновенно образовался косой багровый след, на скуле лопнула кожа, и кровь, тоненькой струйкой, начала стекать на новую фуфаечку.
- За что, господин обер-лейтенант3?!
Рука со стеком вновь поднялась, но не для удара, а указала в сторону улетевшей телогрейки, и все стало понятно без слов. Верзила, мгновенно осунувшийся в лице, безропотно пошел за ней. По лицам людей, уступающих ему дорогу, сменяя уныние, поползли улыбки, но они быстро исчезли – ведь эти немецкие прихвостни слишком злопамятны. Спустя несколько минут процессия продолжила свой путь в том же порядке, что и до остановки.

Показались первые дома. Офицер оглянулся, задержал взор на обиженном полицае, бредущем позади толпы. Перед въездом в город он сел на подводу, и вскоре они направились к лазарету. Вскоре от толпы остался один старик, в душе которого теперь укрепилась надежда вернуть вещь – все равно ведь ее, окровавленную, выбросят. Горожане же разошлись по домам, разнося по знакомым и соседям новость о сбитом летчике и довольно странном поступке обер-лейтенанта.
Раненного определили в палату и принялись интенсивно лечить. Охраны к нему приставлено не было. К чему охрана, если он неподвижен, и, в первые дни, приходил в себя лишь на недолгое время. Весть о плененном капитане распространилась по зданию со скоростью молнии. Все раненые, кто мог ходить, приходили полюбопытствовать – какие они, советские командиры, сражающиеся до последнего патрона?

Прошло около двух недель. Лекарства и добротный немецкий паек сделали свое дело – раненный выжил, и уже начал садиться на кровать, а затем самостоятельно вставать на ноги, делая первые шаги после ранения. Можно только догадываться, что было на душе безымянного героя, оказавшегося во вражеском стане.
Прошли еще сутки, или двое, и утром к госпиталю подъехала подвода, запряженная парой лошадей. С нее слезли четыре человека, одетых в форму полевой жандармерии и вооруженных «шмайсерами». Деловито осмотревшись, и, походив взад-вперед для разминки после дороги, двое из них прошли к коменданту. Старший, в чине фельдфебеля, предъявил казенный бланк с печатью, согласно которого они должны доставить пленного офицера в немецкий штаб, располагающийся в городе Славянске. Заработала хваленная немецкая аккуратность: летчика одели в его же выстиранную одежду, сделали перевязку, и передали в руки жандармов. Кто-то из обслуживающего персонала (из местных жителей) сунул на ходу раненному небольшой узелок с продуктами. Фельдфебель кинул равнодушный взор на передачу, но тут же деловито забрал узелок, развернул, придирчиво проверил, и вернул ему со словами: «Halten Sie, Russisch Maulkorb4». Пленному нетрудно было догадаться, зачем забирают в штаб, и с чем ему предстоит столкнуться в недалеком будущем – это пытки.

Стоит заметить, что отъезд конвоя выглядел, как театрализованное зрелище – большинство пациентов лазарета наблюдали за происходящим: часть курила на улице, радуясь погожему дню, кто-то стоял у окон.
Прошел ровно один час, и вновь подкатила бричка. Оказалось – опять приехала полевая жандармерия за русским капитаном, чтобы доставить его по месту назначения. После словесной перепалки, звонков в штаб и сверки документов прибывших немцев, стало ясно, что раненного летчика выкрали советские подпольщики. Погоня, посланная на машине, результата не дала.
Уныние окутало раненных воинов вермахта, ведь попрана хваленая скрупулезность исполнения любой работы – сути особенности немецкого национального характера. Невероятный по дерзости случай дал пищу для откровенных разговоров в палатах:

- Славянский варвар готов последнюю рубаху отдать чужому человеку. Не будет нам радости от этой победы.
М-да-а. А русские женщины? Бывает, что на их лицах отчаяние резко меняется на мрачную решительность. А это плохо. Очень плохо. Такие женщины всегда способны на неправильные действия.
Русские люди живут душой. Сердечности много у них. Кто с широким чистым сердцем живёт, того нелегко будет победить. А нам говорили другое…
Земли много, народа много… Плохая страна! Все здесь неправильно. И не поможет даже мерзость запустения этого огромного края.
А разве на войне есть место жалости? Кто проливает кровь, обязательно должен поплатиться. Это жестоко, но это закон Природы.

P. S. К сожалению, история не донесла до нас имен настоящих героев этой дерзкой операции по спасению советского капитана. Понятно, что действиями одних подпольщиков, отправивших спасенного летчика в леса к партизанам, тут дело не обошлось. Налицо явная работа советской контрразведки в шахтерском городке.

1 Хорошо.
2 Стой!
3 Соответствует советскому званию «старший лейтенант».
4 Держи, русская морда.

11.01.2010 г.